Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

А. Сахаров и С. Ковалев в Нью-Йоркской Академии наук, 1988 г.

История была такая — в СССР случилась перестройка, а в мире разрядка. М. С. Горбачёв стремительно становился мировой знаменитостью № 1. Забегая вперёд, скажу, что своими глазами видел тогда в небе Нью-Йорка GORBI, написанное огромными, нерасплывающимися буквами, видимо, при помощи каких-то изощрённых технологий американских авиаторов. Признаем, тогдашние мировые тенденции стоили того. Есть вопрос — что стало с этими тенденциями, и почему. Но оставим его, он не для этой заметки. Так или иначе, и внутри СССР, и вовне господствовала надежда на партнёрство, демократизацию, сближение идеологий и законодательств. А готовность думать об этом всерьёз не господствовала — куда торопиться. Вот Михаил Сергеевич (кажется, и зарубежные политики) просил Андрея Дмитриевича войти в число директоров учреждаемой в духе времени международной организации. Точное название не помню, но было оно пышным. Что-то… for survival and development…чего-то очень хорошего, вроде… humanity…[271] Учреждать организацию надлежало в Америке. А. Д. пригласил с собой небольшую команду, человек 5. Не буду врать, всех точно не помню, но и мы с Сашей Лавутом входили в неё. Андрей Дмитриевич улетел пораньше и лёг в Бостоне в клинику для обследования. Случилось так, что у меня было некоторое преимущество перед остальными, уже были виза и билет — мне прислал вызов мой сын Ваня. А остальных не пускают. Тогда полагались 2 визы — выездная, советская, и въездная, американская. Так вот, выездную не дают. А без неё американцы не могут оформить и свою, въездную. Была долгая возня. Дни летят, а воз и ныне там. Тяжкие и долгие хлопоты легли на Люсю. Я пытался ей помогать, да ничего не мог. Люся едва ли не каждый час связывалась с посольством США, посольство пыталось договориться с советским МИДом, те плели какую-то чушь, изобретали неведомые трудности. Дело решил Андрей Дмитриевич. Всё ещё находясь в больнице, он заявил, что не станет участвовать ни в каких заседаниях и организациях, если все приглашённые вовремя не прибудут в США. Тогда наш ОВИР медленно зашевелился. Сказали, что вопрос решён, остались технические детали, которые займут весь день. Рейс был назначен назавтра рано утром. Американский посол обещал Люсе, что он задержит сотрудников Консульства хоть до ночи, чтобы завершить оформление виз. Так оно и вышло — все необходимые документы ребята получили в 9 вечера. Ни свет, ни заря улетели.

Конечно, без Сахаровского ультиматума этого не случилось бы. А вот удалась ли бы эта поездка без Люсиного неугомонного упорства? Сомневаюсь.

Эффективный, гармоничный и трогательный тандем Сахаров-Боннэр сложился очень быстро и как бы сам собою. Эта история с нашей поездкой в Америку далеко не единственный пример их несогласованного, но синхронного взаимодействия.

Не раз опубликованная версия (совпроповская, но, увы, потаённо бытовавшая в обществе) о своевольной женщине, подчинившей податливого академика — грязная чушь. Этого сдержанного интеллектуала можно было убедить, но невозможно подчинить. Он был внимателен к разным мнениям, легко соглашался с крепкими доводами, но был абсолютно неподвластен давлению. Он был равно строг к себе и к другим. Вежливо и твёрдо отклонял любую мелочь, в которой не был убеждён. Это было следствием врождённого дара внутренней свободы, подкреплённого семейным воспитанием.

Но и Люся обладала этим даром, тоже огранённым воспитанием, да ещё и нелёгкою судьбою дочери сталинских жертв и фронтовички. Слов нет, она была темпераментна и эмоциональна, упорна в споре, но я не помню, чтобы она навязывала свою волю кому бы то ни было, что уж говорить об А. Д. Она не только очень его любила, она была покорена его интеллектом, и относилась к его суждениям заботливо и бережно. Нельзя сказать, чтобы у них не было некоего разделения сфер ответственности. Во всём, что касалось общественной активности, их жизнь была своеобразной антитезой известного анекдота о супругах, живших долго и счастливо. Жена объясняет безоблачное течение семейной жизни разделением компетенций. Она занята бытом, а он решает фундаментальные проблемы. Быт включал в себя многое — от цвета мужнина галстука, до места его работы и заработка, на который можно согласиться. А что же фундаментальные проблемы? Муж озабочен — вернётся ли далай-лама в Тибет? Всё так. Только А. Д. был диаметрально противоположен пустопорожности, а Люся была хорошим советчиком в его размышлениях и предпочтениях. Мне кажется, он, безусловно, доверял её мнению о том, с какими делами можно повременить, а какие неотложны. Каждому бы такой диктат. Что же до галстука, тут да. Предполагаю, что её мнение обсуждению не подлежало.

Дома у Эда Клайна, Нью-Йорк, 2000-е.