Андрей Битов: Мираж сюжета

– …даже нет, не история, а историйка так себе, своего рода сущая безделица, коих без числа приключается в обстоятельствах известных, именуемых подчас щекотливыми или просто невыносимыми при соответствующем схождении светил, так сказать, – пригубил и продолжил, – другое дело, что последствия бывают совершенно непредсказуемыми, потому как сама по себе эта пресловутая историйка оказывается, как правило, лишенной всяческих доказательств и достойных свидетелей, а зиждется исключительно на слухах, да сплетнях, говоря по-простому. И что же мы получаем в результате? Извольте видеть, милостивый государь вы мой, изломанные судьбы получаем, попранные чувства, многую вражду и гнусное похихикивание врага рода человеческого, сумевшего на сей раз обмануть и развести в разные стороны людей близких и доверчивых…

– Прошу вас, не останавливайтесь, поведайте, что же это за историйка такая!

– Ну что ж, извольте, – пригубил еще, – не желаете ли?

– Нет-нет, – замахал руками в ответ, – продолжайте!

– Всё тогда произошло, дай Бог памяти, якобы во время празднования Нового 1964 года в Комарово, где уже известный нам Дмитрий Васильевич Бобышев снимал угол. Он-то и предупредил друзей, что ближе к полуночи приедет Марина Басманова. Да-да, Марианна Павловна Басманова! Конечно все знали, что она была «девушкой Бродского», но отнеслись к такому повороту событий с пониманием в том смысле, что веселый праздник в хорошей компании должен скрасить ее одиночество, ведь Иосиф Александрович в это время обретался Москве, лежал в психиатрической больнице имени П. П. Кащенко, где ему впоследствии диагностируют «малопрогредиентную (вялотекущую) шизофрению».

– Какова, однако, коллизия, замечу я вам!

– Госпожа Басманова, как водится, опоздала и появилась уже после боя курантов… Все празднование новолетия Дмитрий и Марина были вместе: все эти бенгальские огни, гуляние по льду залива со свечами, шампанское, песни под гитару, улыбки, смех, видимость счастья. Сначала никто не обратил на это никакого внимания, но на следующее утро все почему-то вдруг «прозрели», так бывает, так случается частенько – «коллективное прозрение», – и на Дмитрия Васильевича посыпались обвинения в вероломстве и предательстве. Басманова наблюдала за этим со стороны, не подтверждая, но и не опровергая обвинений, выдвинутые в адрес ее кавалера.

– Ах, как это, доложу я вам, по-русски! Затаить мучение, потрафить кривде, чтобы потом долгие годы, если не всю жизнь, расковыривать эту болячку напоказ, мучить себя и других, не умея простить собственной глупости. Обидеть других и обидеться самому! Быть, как это говорится, «виноватым кругом», но таинственным образом гордиться этой своей червоточинкой, наверняка зная, что придется держать ответ перед Богом, как и всем нам, впрочем, но когда и где это произойдет только одному Вседержителю и известно… – а вы откушивайте, откушивайте, не стесняйтесь, холодно нынче, я-то по этой части не силен, честно говоря.

– Меж тем информация о том, что якобы свершилось в ту новогоднюю ночь в Комарово, разумеется, почти сразу долетела до Бродского, молнией буквально долетела, и 5 января 1964 года, невзирая на протесты друзей и запреты врачей, Иосиф срочно выехал в Ленинград, чтобы потребовать сатисфакций.

– Неужели пролилась кровь?

– Ах увольте! Встреча Иосифа Александровича и Дмитрия Васильевича состоялась и ничем не закончилась.

– Как такое возможно?!

– Вернее сказать, она закончилась тем, что друзья навсегда стали врагами.

– А госпожа Басманова?

– Сохранила абсолютное молчание. Сказал бы, дала обет молчания… А вот теперь извольте послушать стихотворение, которое написал господин Бобышев на те печальные события, строки, на мой взгляд, пронзительные и трагические:

По-черному пришла ко мне любовь.
Как птицы по ночам с насеста
срываются, им оборвавши сердце,
разбив крылом и оцарапав бровь,
ресницы обломив, пришла любовь.
Такое ж обмиранье и испуг,
во рту такой же стукот дробный
и – крупно – глаз дрожащий и огромный,
и шарф, и вырывание из рук,
как птицы крик ночной и вкривь и вдруг.
Да, образ твой меня, как мягкий нож,
грозя бедой, вгоняя душу в дрожь,
застал, застиг, как «Стой, подлец, молчи!» –
азартный крик грабителя в ночи
под окнами прохожих застает.
А выглянешь – одна зима идет.

Автор видит себя сидящим на скамейке в сквере, что расположен рядом с Зимним стадионом, в обществе господина, в зимних закатных сумерках чрезвычайно похожего на Достоевского.