Андрей Битов: Мираж сюжета

Вот раб Божий делает первый шаг и начинает преодолевать поток, как Стикс, который не замерзает в этой местности, лишь по берегам его схватывает тонкий, обкусанный прибоем по краям лед.

Из рассказа Андрея Битова «Рассеянный свет»: «Сорок лет назад я переходил Карповку по деревянному мостику, а лет десять тому – метрах в пятидесяти – построили капитальный, каменный; некоторое время они еще оба стояли рядышком, и я все еще дохаживал по деревянненькому: он стремительно ветшал, сквозя провалившимися досками… потом его снесли… Карповка, Ботанический сад… а там можно и налево голову повернуть – там мой дом: как стоял, так и стоит… А вот и Дерево. Дерево – значит дом. Деревьев тут полно, но Дерево здесь одно».

Андрей останавливается перед домом № 6 и смотрит на единственное освещенное окно на третьем этаже, которое несется сквозь летящую наискосок метель, и может показаться, что дом этот куда-то уплывает, отчаливает за окоем, заунывно гудя при этом сквозняками в обледеневших водостоках – E la nave va.

Но, с другой стороны, человек получает то, чего он хочет, о чем мечтает, грезит, никому, разумеется, не признаваясь в своих сокровенных помыслах. Хотя декларировать он может и даже должен нечто совсем другое – правильное, общепринятое и общепонятное. Наш же автор верен лишь своему одиночеству (Ольга Алексеевна Кедрова, впрочем, говорит об «эгоистическом одиночестве») как единственному источнику его текста, который, в свою очередь, является закономерным результатом движения его мысли и который пишется всю жизнь, вплоть до смерти.

Филолог, пушкинист, доктор филологических наук Ирина Сурат сообщает о Битове: «Он думал всегда. Когда жарил картошку или варил кофе, когда сидел, уставившись в телевизор. Кажется, что он думал во сне. Сны его – он любил их рассказывать – были готовыми сюжетами прозы. Он думал, когда говорил. Не произносил заранее обдуманную речь, а мыслил прямо сейчас. Многие жаловались, что ничего не понятно, а это был процесс, в котором и самому ему было ничего не понятно».

Человек приходит один и уходит один – это человеку понятно, остальное нет!

Еще какое-то время Битов стоит перед домом на Аптекарском проспекте, затем поворачивается и уходит, а ветер хохочет ему вслед и швыряет в спину ошметки колючего снега…

В последний раз Новый год (1981) на Аптекарском Ольга Кедрова встретила одна: «Спекла ватрушку, есть мандарины, водочка, хлебну чуть за каждого и посплю еще дома». Интересно, что в своем «безответном собеседнике» Ольга Алексеевна никогда не записывала снов, в отличие от Андрея, блокноты которого изобилуют описанием сновидений, что впоследствии станут частью его сочинений – сон с тремя рыбами, сон про смерть дерева, сон про всадника, сон о дачной местности, сон о том, как снимают кино, сон об Олеге Васильевиче Волкове в самом начале Страстной седмицы, сон об умершем отце.

Сон об умершем отце – Битов пишет так: «Куда наведывалась его душа на третий, девятый, сороковой?.. Через год он наведался лично ко мне, во сне. Будто на улице встретился… Спросил его о главном: я склонился к нему… и как свой своему: “Ну, а сколько мне осталось?” Я стал его убеждать, что знать мне надо не из чистого любопытства, я готов ко всему, но должен, в таком случае, успеть. Имел в виду мое Дело (с большой буквы), которое, как мне стало теперь ясно и, по-сыновьи, лестно, он вполне признавал. Отец слушал меня невнимательно, наконец, что-то окончательно взвесив… выкинул мне, даже небрежно, как бы, не разделяя нашей смертной и праздной заинтересованности в жизни, – выкинул два пальца… Как рога или заячьи уши… Сон распался» (сидя в Сетуни, Битов тоже выкинет два пальца – V – victory).

Сон распадается как город, который с каждым приездом все более и более обретает черты иллюзорные, потому что многих его жителей уже нет. Одни ушли из жизни, другие уехали из страны, забрав с собой часть пространства, которое еще совсем недавно имело абсолютно реальные очертания, было предметно и обитаемо.

Переселение с Аптекарского, 6, завершилось в 1981 году.

Алексей Алексеевич (дядя Аля) с семьей переехали на проспект Просвещения – это северная окраина Ленинграда в районе Парголово.

Ольга Алексеевна получила комнату в коммунальной квартире «с соседом, окончившим консерваторию, пианистом эстрадником» на Достоевского, 34.

Аптекарский прекратил свое существование.

Нет, на карте города дом, разумеется, сохранился, как, впрочем, и местность, именуемая Битовым Аптекарским островом, но отныне всё это было уже частью некоего вневременного миража, иллюзии, которая существовала только в памяти, была запечатлена на бумаге, многократно избитой-измордованной печатной машинкой, или на нерезких, полуразмытых фотографических карточках, упрятанных в ящиках дедова стола.