Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Последней каплей, отравившей его сознание, было предисловие Каменева к его книге о Гоголе. Это предисловие показывает, что как бы ни обернулись внутрипартийные отношения, нормального развития мысли все равно бы не допустили. При любом обороте событий идея о воспитании и опеке над мыслью все равно осталась бы основой основ. Вот столбовая дорога, сказали нам, а если мы ее для вас проложили, зачем вам ездить по проселочным?.. К чему чудачества, когда перед вами поставлены самые правильные задачи и заранее дано их решение!..

Наши опекуны во всех своих формациях никогда не ошибались и не знали сомнений. По зародышу они смело определяли, каков будет плод, а отсюда один шаг до декрета об уничтожении бесполезных зародышей, мыслей и ростков… И они это делали, и притом весьма успешно…[1688]

Э. Г. Герштейн (один из ее мемуарных пассажей был приведен в конце предыдущего раздела) в другом фрагменте воспоминаний сходным образом передала взгляд Н. Я. Мандельштам на кончину Белого и позицию Пастернака, сформулированную им в «привокзальной» беседе с Ахматовой:

До отхода поезда оставалось еще время, они разговорились об Андрее Белом, отзывались критически о его последней прозе и принадлежности к обществу антропософов. Но когда речь зашла о статье Л. Б. Каменева, как утверждала Надя, убившей писателя, Борис Леонидович сразу: «Он мне чужой, но им я его не уступлю»[1689].

Поясняя слова Пастернака, Герштейн еще раз повторила основную мысль Каменева: «Дело в том, что в предисловии к последней книге Белого „Между двумя революциями“ Каменев охарактеризовал всю его деятельность как „трагифарс“, разыгранный „на задворках истории“»[1690].

Любопытно, что и Н. Я. Мандельштам, и Э. Г. Герштейн перепутали название книги, выход которой так травмировал Белого: и «Мастерство Гоголя» (1934), и «Между двух революций» (1935) были изданы уже посмертно; к тому же к воспоминаниям «Между двух революций» (1935) Каменев вообще предисловия не писал, а предисловие Каменева к «Мастерству Гоголя» (1934) не только не оскорбило, но даже обрадовало Белого[1691]. Однако обе мемуаристки были едины в оценке каменевской статьи как статьи убийственной. Думается, что Мандельштам если не сам породил эту точку зрения, то как минимум ее разделял.

Актуализации темы каменевского предисловия в дни похорон Белого способствовало еще и то, что 9 января в газете «Известия» появился некролог, подписанный Пастернаком, Пильняком и Санниковым, вызвавший скандал в оргкомитете Союза писателей. Авторы некролога пытались не только оценить заслуги Белого перед русской и мировой литературой, но и опровергнуть упреки Каменева в его адрес[1692], что Мандельштамом вполне могло считываться. Более того, на следующий день, 10 января, чтобы нейтрализовать переоценку творчества Белого, допущенную в некрологе Пастернака, Пильняка и Санникова, в той же газете «Известия» был напечатан некролог Каменева, повторяющий в основных чертах, хоть и в чуть смягченном виде, основные положения его статьи к «Началу века».

Как представляется, Мандельштам в стихах памяти Белого не ограничился отражением реалий похорон, но и выступил полемически по отношению к ряду тезисов «убийственного» каменевского предисловия.