Читаем Андрей Белый. Между мифом и судьбой полностью

Реальность, весьма искаженно отразившаяся в мемуарах Герштейн, такова: последней прижизненной книгой писателя были воспоминания «Начало века» (а не «Между двух революций» — эта книга вышла только в 1935‐м), но предисловие к «Началу века» действительно написал Л. Б. Каменев, жестоко раскритиковавший и это произведение, и все творчество Белого. Каменевское предисловие стало известно московским друзьям писателя еще летом 1933‐го в гранках. В то время сам Белый отдыхал в Коктебеле вместе с четой Мандельштамов. Сначала друзья писателя не хотели портить ему отдых этим предисловием, а потом, уже после случившегося в Коктебеле теплового удара, боялись усугубить негативными переживаниями недуг. В результате Белый ознакомился с текстом каменевского предисловия только в ноябре, получив сигнальный экземпляр книги. Реакция Белого на каменевскую критику была действительно очень болезненной. И окружение писателя небезосновательно винило Каменева и его предисловие в ухудшении здоровья Белого и, в конечном счете, в его смерти[1686].

Однако ничего похожего на то, что описала Герштейн со слов Н. Я. Мандельштам, не было. К моменту выхода «Начала века» с каменевским предисловием Белый был уже неизлечимо болен и бегать по книжным магазинам не мог. В пересказе Герштейн — Мандельштам предсмертное поведение Белого подчиняется не логике реальности, а логике мифа: если Белого убила советская власть в лице Каменева, написавшего разгромное предисловие, то и убийство это должно было произойти непосредственно в книжном магазине, а смерть должна была наступить прямо со злополучной книгой в руках. Вольно или невольно, но на «каменевскую» версию смерти Белого наложилась давняя литературная традиция: история с Гоголем, скупающим и уничтожающим тираж своей идиллической поэмы «Ганс Кюхельгартен». Только у Гоголя это было началом писательской карьеры, а у Белого — трагическим финалом. Не исключено, что и этот сюжет «отбросил тень» на стихи Мандельштама, написанные на смерть Белого.

<p>1.2. «Часто пишется казнь, а читается правильно: песнь»: ответ Л. Б. Каменеву</p>

Подчеркнем: именно в окружении Мандельштама ясно ощущали общую враждебность советской власти по отношению к Белому и прямо связывали его смерть со злополучным предисловием Каменева к мемуарам «Начало века».

<…> он в те годы уже остро ощущал безлюдие и одиночество, чувствовал себя отвергнутым и непрочтенным. Ведь судьба его читателей и друзей была очень горькой: он только и делал, что провожал в ссылки и встречал тех, кто возвращался, отбыв срок. Его самого не трогали, но вокруг вычищали всех. Когда уводили его жену, <…> он бился и кричал от бешенства. Почему берут ее, а не меня, — жаловался он нам в то лето: незадолго до нашей встречи ее продержали несколько недель на Лубянке. Эта мысль приводила его в неистовство и сильно укоротила ему жизнь, —

писала Н. Я. Мандельштам, размышляя о встрече с Белым в 1933 году в Коктебеле[1687]. И далее:

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология