Читаем Андрей Белый. Между мифом и судьбой полностью

Вижу, что и Соловьевы, бывшие мне столь близкими в личном общении (от «Я» — к «Я») в родовом разрезе, как «Соловьевы» были далеки, чужды. Утонченность до болезненности с одной стороны, культурный аристократизм, при весьма далеком отставании от вершин западно-европейской культуры. Смесь Тургенева, Фета, «Попа» в них меня отталкивала, этого духа — никогда не любил. <…>

Идя к Сереже, или к М. С. Соловьеву, я шел к личности, а не к «Соловьеву».

Припах «Соловьевства», в Соловьеве всегда ощущал как неприятную акциденцию при ценной субстанции. Отталкивало подразумеваемое «мы Соловьевы», т. е. «мы не Толстые», а получше «Толстых». Я и «Толстых» как «Ых» — не любил[1375].

Напротив, на фоне этих весьма неутешительных выводов как светлая альтернатива и Соловьевым, и, как кажется, даже Иванову-Разумнику возникает… Эмилий Карлович. «Насколько мне был ближе в теме, в темпе Метнер!»[1376] — восклицает, подводя итог своим размышлениям, Белый.

В отличие от сравнения Метнера с Соловьевым, отмеченная П. Н. Зайцевым попытка Белого представить отношения с Метнером по модели диккенсовского романа («Эмилий Карлович был в некотором смысле Стирфорсом, а Борис Николаевич — Дэвидом Копперфильдом») в мемуарах «Начало века» отражение нашла. В опубликованном тексте и в «московской» редакции глава «Эмилий Метнер» и начинается отсылкой к Диккенсу, задавая таким образом тон всему последующему повествованию:

Вспомните роман «Давид Копперфильд»: Тротвуд[1377], юноша; и — Стирфорс, блеск талантов, старший товарищ Тротвуда; история друзей — себя повторяющий миф; у каждого бывает свой Стирфорс, свой блеск; жизнь отнимает Стирфорса; но сон о нем длится (НВ. С. 87).

В «московскую» редакцию этот зачин перешел из «кучинской» редакции 1930 года. Однако в «кучинской» редакции у главы «Эмилий Метнер» не один, а два зачина. Первый — черновой, многократно правленый, перечеркнутый и трудно читаемый. И второй — чистовой, сокращенный, перенесенный без изменений в 1932 году в «московскую» редакцию и опубликованный в 1933‐м в книге.

Приведем черновой зачин:

Вспомните роман Диккенса «Давид Копперфильд»; и перед вами встанет пара: мальчик, потом юноша, Тротвуд и поражающий блеском своих талантов старый его товарищ, Стирфорс; Стирфорс — яркий период жизни Тротвуда; незабываемая эпоха; у Диккенса Стирфорс не оказался недостойным уважения; это случайно; не случайна боль <нрзб.> Тротвуда о том, что он потерял Стирфорса <сверху вписан вариант: не случайна боль утраты Стирфорса>.

История отношений Тротвуда к Стирфорсу, — вечная сказка, повторяющая себя: в жизни у каждого становящегося на ноги сознания появляются свои Стирфорсы; мы им верим беззаветно; мы любим их; сны поражают воображение блеском <сверху вписан вариант: появляется свой Стирфорс, которому часть жизни мы беззаветно верим, как поразившему воображение блеску>[1378].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии