Андрей Белый. Между мифом и судьбой

В 1931 году Белый снова радикальное переписал — для сборника «Зовы времен» — стихотворение «Старинный друг»[1383]. В этом, уже последнем варианте отсутствуют сцены радостной экзальтированной встречи после разлуки, а друг-Метнер не является действующим персонажем цикла: он лишь призрачно маячит в воображении лирического «я»:

Я восстаю,
Внимая тем же зовам;
И вижу я:
Две ласточки, дерзая, —

В эфире тонут
Бледно-бирюзовом, —
<…>

Там ясно золотеет
Шлем двурогий;
И красный плащ
Над серым склепом веет:

— «Ты, ты ли, — друг, —
Старинный, богоданный?..»
Туман сползает;
Вычертились дали; —

И пропылал
Эфир благоуханный;
И ласточки, слетаясь,
Щебетали. <…>[1384]

Торжествует смерть; надежда на примирение почти исчезает, лишь брезжит. Остается лишь тоска и воспоминание о незаконченном «единственном разговоре»:

И мне звучат
Твои родные речи;
Огненное облако
Дымится;

Из огненного облака
На плечи
Щебечущая ласточка
Садится[1385].

Возможно, Белый еще раз обдумал рассказ Г. С. Киреевской о цюрихской беседе с Метнером и понял, что принял желаемое за действительное и слишком рано обрадовался примирению. В конце жизни в Белом победило желание доспорить и доказать свою правоту, что и было осуществлено им в главе о «Мусагете» в мемуарах «Между двух революций».

И последнее. «Сигналы», посылаемые Белым Метнеру, рано или поздно, но достигали адресата. Метнер не только откликнулся на предложение Г. С. Киреевской о встрече. Он следил за поздним творчеством Белого. В описи его библиотеки значится и «гржебинское» издание стихотворений (1923) с переработанным «Старинным другом», и мемуары «Начало века», «Между двух революций»…[1386] Две последние книги Метнер попросил прислать ему из Москвы свою племянницу В. К. Тарасову. 15 апреля 1934 года он писал ей: «Искренность и теплота в отношении ко мне была всегда у А. Белого (с 1902 г.); я знаю, что он любил меня м<ожет> б<ыть> больше, чем Блока и С. М. Соловьева»[1387].

Не исключено, что это убеждение Метнер вынес не только из личного общения с Белым, но и из прочтения «Воспоминаний о Блоке»[1388].

В том же письме к В. К. Тарасовой Метнер дает пространную и весьма проникновенную характеристику Белому:

А. Белый был вообще не человек, а <…> какая-то стихия, одевшаяся в человека (или обросшая человеческой плотью); полуангел-получерт; с него взятки гладки; <…> это, конечно, страшно — быть оседланным гениальностью и ею zu Schanden geritten; поэтому в его индивидуальном отношении к людям, мировоззрениям, произведениям искусства или науки, ко всему царил принцип, кот<орый> лучше всего выразился в его же любимом словечке «покакому-то!». И меня он обожал, но — «покакому-то!» — и меня же предавал — тоже «покакому-то!» — Психологически говоря, все у него было «амбивалентно»; он маячился между противоположностями; его любовь это — Hassliebe; но ненависть тоже: Liebehass. Гениальный путаник русской литературы[1389].

Такая трактовка амбивалентной природы Белого фактически снимает с него вину за нанесенную Метнеру обиду (аналогичным образом в «Воспоминаниях о Блоке» Белый объяснял «житейские недоразумения» «музыкальным слухом» и «дирижерским талантом» друга). А это, можно предположить, шаг если не к прощению и примирению, то к пониманию… В этом плане любопытно и то, что в уже цитировавшемся ранее апрельском письме 1934 года Иванову Метнер — как и Белый в мемуарах, но совершенно от Белого независимо — тоже вспоминает стихотворение «Старинный друг». Повторим цитату из этого письма: