Андрей Белый. Между мифом и судьбой

В связи с продолжением своих воспоминаний Борис Николаевич заговорил о друзьях юности, Сергее Михайловиче Соловьеве и Эмилии Карловиче Метнере.

— С Сергеем Михайловичем дружба была теснее, душевнее, ближе. Это была привязанность с детства, но сейчас нас с ним многое разделяет. Сергей Михайлович не принимает мой духовный путь, я — его католичество. Но над этим неприятием остаются добрые отношения детской дружбы. Если исключить «это» и «то» из беседы, что всегда взвинчивает, нервирует, то останется нечто очень хорошее, прежнее…

С Эмилием Карловичем Метнером было иначе. С тем и встреча была позднее, уже в студенчестве. Бориса Николаевича с Метнером познакомил случайно, на улице Алексей Сергеевич Петровский. Отношения с ним были глубже и совсем как-то в ином звучании. Метнер, будучи старше Бориса Николаевича лет на семь-восемь, сильно влиял на него. Эмилий Карлович был в некотором смысле Стирфорсом, а Борис Николаевич — Дэвидом Копперфильдом, как несколько раз в разговорах, а потом и в мемуарах отмечал Белый[1373].

Сопоставление двух друзей юности, Сергея Соловьева и Эмилия Метнера, по степени близости и важности их дружбы не нашло прямого отражения в мемуарах Белого. Тем не менее вопрос о том, кто из спутников жизни был ему наиболее созвучен в духовных устремлениях, в 1930 году серьезно занимал Белого. Во фрагментах дневника писателя, изъятого сотрудниками ОГПУ при обыске в 1931‐м (приложены к следственному делу о контрреволюционной организации московских антропософов), сохранилась запись за 27 июня 1930 года, посвященная раздумьям на эту тему. Отдыхая в Судаке, Белый подводил неутешительные итоги своим «дружбам». Он переживал нарастающее охлаждение отношений с Ивановым-Разумником (который после возвращения из Дорнаха занял в его жизни место Метнера):

Отношения с Разумником — взаимные «пыхи» усилий говорить друг с другом, не оскорбляя друг друга <…>. «Пыхи усилий» — досадная помеха к общению.

Разумник не откликается на нерв моего жизнеощущения, а я устал откликаться на его «кредо» <…>. Я не понимаю, чем он живет[1374].

Однако, начав с оценки актуальных отношений с Ивановым-Разумником, Белый переходит к анализу отношений с Сергеем Соловьевым и — шире — с семейством Соловьевых, многократно описанных и воспетых в его мемуарах (а потом «выходит» на Метнера). Глядя на прошлое из 1930 года, Белый чувствует не столько сентиментальное умиление, сколько отчуждение и раздражение: