Андрей Белый. Между мифом и судьбой

<…> Блистает луч из звездной рукояти,
Как резвый меч;
Мой бедным ум к ногам смущенных братий
Слетает с плеч.

Я — обезглавлен в набежавшем свете
Лучистых глаз.
Меж нами — Он, Неузнанный и Третий:
Не бойтесь нас.

Мы — вспыхнули, но для земли — погасли.
Мы — тихий стих.
Мы — образуем солнечные ясли.
Младенец — в них. <…>[718]

Важно повторить уже отмеченное нами: мировую войну и революцию писатель-антропософ воспринял как глобальный кризис и одновременно как коллективную посвятительную мистерию. В этих условиях свою священную миссию Белый видел во внедрении в общественное сознание идей Штейнера, дающих, по его мнению, пути выхода из кризиса и шанс на спасение России, человечества и мира в целом.

Примечательно, что опыт штейнеровской эзотерической школы Белый использовал не только для написания «словесных» произведений, предложенных Алянскому для публикации («Записки чудака», «Кризис жизни», статьи и эссе для «Записок мечтателей» и др.), но в рисунках, прямо или косвенно с издательством Алянского связанных[719].

Так, например, нарисованное в юбилейном альбоме Алянского 8 марта 1919 года существо под названием «Алконост» (см. илл. на вкладке) выполнено в той же стилистике, в какой в 1913 году были изображены «духовные существа» на рисунках из Дорнаха. Сходны с ними красочные виньетки, сделанные Белым для хранящегося в ОР РГБ рукописного сборника «Стихотворения…» (см. илл. на вкладке) — автографического издания Книжной лавки писателей[720], и рисунки к тезисам лекции «Свет из грядущего» (3 февраля 1918 года)[721], и уже упоминавшиеся ранее «персонажи», буквально заполонившие сделанный Белым в 1921 году тоже для Алянского эскиз обложки поэмы «Первое свидание» (см. илл. на вкладке)[722].

«Алконосты» из альбома Алянского и с обложки к «Первому свиданию» приобрели некоторую антропоморфность (или ангелоподобность), однако их происхождение кажется очевидным: это производные формы от тех «символов духовных узнаний», которые Белый запечатлел в период антропософского ученичества в эзотерической школе Штейнера. Можно, как кажется, говорить просто о стадиях «очеловечивания» символов: от рисунков — к виньеткам из рукописной книги, хранящейся в ОР РГБ, — к «Алконостам», инспирированным Алянским.

Аналогичная и даже более тесная связь с образами из антропософских текстов и визионерских рисунков Белого прослеживается и в эскизах к обложке «Записок мечтателей».

На первом из эскизов, как следует из пояснительной надписи в правом верхнем углу листа, «изображен мечтатель; его женственную душу (у мужчин душа — женственна, у женщин — мужественна) восхищает духовное существо». Белый попытался зарисовать процесс выхождения из физического тела в духовный мир и встречу с духовными субстанциями и духовными существами — то, чему непосредственно учился в эзотерической школе Штейнера и что описал в рассказе «Иог». Напомним, что специальные упражнения, которыми герой рассказа Иван Иванович Коробкин занимается на протяжении многих лет, приводят к следующему эффекту:

Вытянувшись на спине и закрывши голову, он лежал без движения; мысленный винт в голове, развивая спираль, острием упирался в <…> кости черепа, отчего череп лопался и содержимое головы <…> в ощущении вытягивалось в неизмеримость; сначала казалось ему, что его голова есть голова, на которую надета тиара; потом, что тиара срасталася с головой и вытягивалась в невероятно огромную башню <…>[723].

Как кажется, именно духовную «тиару», вытягивающуюся из темени «мечтателя», и попытался изобразить Белый. Подробнейшее описание процесса «выхождения» души из тела в рассказе «Иог» завершается именно так, как нарисовано на рассматриваемом эскизе обложки:

<…> из земной, отуманенной сферы вдруг вырвалася душа <…> Ивана Иваныча (вырвалась из темени собственной головы) и — произошло соединение человека и духа…[724]

Нечто подобное мы видим и в уже упоминавшихся визионерских рисунках Белого, например, в образе посвященного с отверстым теменем, изображенного с правой стороны двойного листа (см. илл. на вкладке).