Анастас Микоян

В дальнейшем Мао обставил переговоры всем набором изощрённых хитростей, на какие был способен. Он определил Микояна в неотапливаемую крестьянскую хижину. Когда гости достаточно замёрзли, в хижину внесли и установили железную печку, и тогда посланники смогли наконец заснуть. Затем Мао навязал своего переводчика: тот, что приехал вместе с Микояном, говорил на шанхайском диалекте, а Мао использовал пекинский. Человеку, даже совсем незнакомому с принципами дипломатии, очевидно, что замена переводчика на переговорах — шаг принципиальный, от точного перевода зависит и точное понимание. Микояну пришлось уступить.

Сталину очень не нравилось, что США обрели новое разрушительное оружие — атомное. Он опасался начала новой войны и не желал давать американцам повод для неё. Эта стратегия полностью укладывалась в психологическую конструкцию вождя народов: он давно находился у руля огромной страны и привык действовать только с позиции силы; он привык диктовать, он привык, что его боятся. Но как теперь диктовать, если бывший союзник стал в десять раз сильнее? Советская бомба ещё не была готова. Власть над половиной мира вот-вот могла уплыть из рук Сталина. В недрах американских штабов уже был составлен план Totality («Совокупность»), предполагавший атомные бомбардировки всех крупных советских городов, включая Москву, Ленинград, Новосибирск, Иркутск, Тбилиси и Ташкент. Потом таких планов будет составлено много, самый известный из них — Dropshot («Удар в сетку»). Решительность и цинизм атомных ударов по Хиросиме и Нагасаки были исключительно демонстративными, показными. С той же решительностью американцы теперь могли стереть в пыль половину населения СССР. И Сталин решил успокоить товарища Мао, замирить его с Чан Кайши, и снять напряжение в китайском узле. Разумеется, он не собирался отдать Китай под власть проамериканского Гоминьдана — задача заключалась лишь в том, чтобы выиграть время.

В августе 1945 года Мао по настоянию Сталина вступил в переговоры с Гоминьданом, но они ни к чему не привели. Затем на Западе началась холодная война, а в Китае — полномасштабная горячая, гражданская (с июня 1946 года). Перевес в ней сначала имел Гоминьдан, но ситуацию удалось переломить. Чан Кайши имел трёхкратное преимущество в живой силе (более 4,5 миллиона солдат против 1,5 миллиона в НОАК), но воевал плохо. Всю осень 1948 года НОАК успешно громила противника. С точки зрения стратегии нужно было вовсе не вести переговоры о перемирии, а наоборот, решительно развивать успех. Микоян это быстро понял. Мао же демонстративно занял позицию «снизу», объявил себя верным учеником «товарища главного Хозяина» и дал понять, что готов сложить с себя ответственность: если Сталин хочет мира, Мао это сделает, подчинится, как младшие подчиняются старшим. Ни Микоян, ни Сталин не купились на это: Мао должен был действовать как самостоятельная фигура, а не как марионетка Кремля.

Мао много льстил, но на деле успешно использовал фундаментальный принцип восточных боевых искусств: умение обращать силу оппонента против него самого.

Но существовала ещё одна причина для поездки Микояна к Мао, возможно, ещё более веская. Для Сталина было крайне важно оставаться единственным — и непререкаемым — лидером мирового коммунистического движения. В Мао он разгадал конкурента. Того же статуса, кстати, добивался и Мао, но уже позже, после ХХ съезда, так что Сталин, в общем, оказался прав. На планете должно было существовать только одно великое и образцовое социалистическое государство: Советский Союз. Все прочие, включая Китай, были обязаны идти следом и брать пример, и ни в коем случае не вылезать на первые роли. И уж совсем недопустимо, чтобы кто-то из единомышленников осмелился бы критиковать великого вождя.

И что же — Сталин и здесь угадал. Югославский лидер Иосип Броз Тито, ещё недавно соратник, антифашист, кавалер советского полководческого ордена «Победа», вдруг стал возражать Хозяину, противиться его плану создания федерации Югославии и Болгарии. Вдобавок югославы активно поддерживали греческих коммунистов, а Сталин планировал отдать Грецию под патронаж Британии. В итоге в первой половине 1948 года началась грандиозная ссора между Сталиным и Тито, больно ударившая по престижу Москвы. Впервые со времён Троцкого появился политик, осмелившийся открыто критиковать советского лидера. И вот теперь далеко на Востоке мог появиться второй Тито, возможно, ещё более самостоятельный и дерзкий.