Анастас Микоян

В целом Микоян придерживался мнения, что дело против Вознесенского и «ленинградцев» закрутилось с подачи Сталина, но с активнейшим участием Берии, который увидел для себя возможность устранить конкурентов в борьбе за влияние на Сталина и в конечном счёте — за верховную власть.

Тут уместно вспомнить известную шутку, до сих пор употребляемую сотрудниками правоохранительных органов: «Был бы человек, а статья найдётся».

Постепенно МГБ добывало новые и новые материалы. Сначала вскрылось, что на Ленинградской областной партийной конференции 1948 года результаты голосования были искажены и подтасованы. Затем были установлены подслушивающие устройства в рабочем кабинете Кузнецова и в его квартире. Появились записи частных разговоров Кузнецова и председателя Совета министров РСФСР Михаила Родионова о тяжелейшей экономической ситуации в стране.

Работа МГБ была, понятно, засекречена, но в политической верхушке страны быстро распространились слухи, что готовится новый большой процесс, вскрыт заговор, скоро полетят головы. Никто, правда, не понимал, что сделает Сталин с участниками заговора. Насколько жестоким будет наказание? Отстранение от работы, низвержение с Олимпа, перевод на периферию или всё-таки по старинке, расстрел, вместе с семьями?

И конечно, все члены Политбюро знали, что сын Микояна собрался жениться на дочери Кузнецова. Дошло до того, что в начале 1949 года к Микояну домой приехал Каганович и попытался уговорить его хотя бы отложить свадьбу.

Каганович, как и Микоян, был скорее равновесной фигурой «ближнего круга», заменить Сталина никогда не хотел и благоразумно не стал примыкать ни к группировке Маленкова — Берии, ни к ленинградской группировке. Более того, Каганович не хотел быть единственным представителем нейтральной позиции в окружении Сталина — ему требовался союзник, такой же нейтральный, как он сам. Вот почему Каганович, никогда близко не сходившийся с Микояном, не бывший ему другом, вдруг решил ему помочь.

Ситуация была действительно опасной. В те же самые дни, в декабре 1948 года, была исключена из партии Полина Жемчужина, жена Вячеслава Молотова. Её обвинили в слишком тесной дружбе с послом Израиля в СССР Голдой Меир и в разглашении государственных тайн. Это было оглушительное событие даже для привыкших ко всему железных наркомов. Жена ближайшего соратника советского вождя была репрессирована: сам же соратник, Молотов, вынужден был, грубо говоря, сдать свою жену: он не подал в отставку, не застрелился, продолжал выполнять свои обязанности. Для Молотова, разумеется, это было огромное унижение. А для остальных членов ареопага — сигнал к тому, что рука Хозяина по-прежнему крепка, неприкасаемых нет. Задолго до Молотова такой же удар перенёс «всесоюзный староста» Михаил Калинин: в 1938 году была арестована его жена Екатерина Лорберг. Освободили её только в 1945-м по личной просьбе Калинина, тогда уже тяжелобольного. Таким образом, у Молотова были все основания предполагать, что свою супругу он не увидит ещё очень долго.

Что касается Микояна — его сын, студент МГИМО Серго Микоян, несмотря на юный возраст, имел за спиной судимость по делу «кремлёвских детей», отбыл год ссылки, то есть имел в едва начавшейся своей биографии огромное чёрное пятно. Теперь 18-летний Серго, ранее судимый и наказанный ссылкой, собрался жениться на дочери человека, которого вот-вот объявят врагом народа. Это могло плохо кончиться и для Серго, и для его отца. Всё это Микоян рассказал своему сыну в приватной обстановке и предложил крепко подумать. Напомнил, что Серго отвечает не только за себя, но и за семью, за братьев, за отца и мать. И ещё объявил, что в случае ареста Серго отец за сына просить не будет: во-первых, никогда не просил, во-вторых, бесполезно. К чести Серго, он наотрез отказался предавать свою любовь. Отец понял и принял.

А тучи сгущались. 29 января 1949 года исключённую из партии Жемчужину арестовали по обвинению в связях с еврейскими националистами. Арестовали её брата, сестру и племянников. Продолжалась и раскрутка «Ленинградского дела»: велись допросы, изымались документы.

Кузнецов понял, что дела его плохи.

У Сталина давно выработался излюбленный метод ударов по соратникам. Сначала он подвергал их жёсткой критике, но в узком кругу, и удалял из числа товарищей, то есть, например, переставал приглашать на свои широко известные застолья. При этом попавшие в опалу люди ещё сохраняли свои посты. Затем он отдавал приказ о начале следствия и поиске обвинительных аргументов. Такие аргументы, конечно же, всегда находились. На третьем этапе обречённую жертву резко понижали в должности — но оставляли на свободе. К этому моменту жертву начинали стирать из информационного пространства, переставали упоминать в газетах и по радио. Далее, спустя несколько месяцев, следовал арест. Далее — следствие, допросы с пристрастием, ещё на несколько месяцев, а иногда и дольше. Наконец, расстрел.