Аналог (СИ)

Майор ФСБ не сомневался — в «кубрике» есть камера и ведется непрерывная видеосъемка. Хотелось встать и пройтись, но как оценят это те, кто смотрят в монитор? Как нервозность?! Как более лучшее состояние, чем должно быть?!

Глубокое знание предмета, давало множество предположений, поэтому Петров, считал более надежным оставаться неподвижным и ждать. Ждать результата исследований крови и кожи. Ждать решения. Ждать для чего откроется эта дверь — для того, чтобы навсегда изменить его жизнь или для того, чтобы эту жизнь закончить.

Прошло два часа. За это время Петров запомнил наизусть, что в этой комнате две камеры, бетонные стены окрашены фосфолипидной краской, двадцать четыре болта во всех креплениях, два литых кронштейна, шумоизоляция, прессовый потолок и отсутствие вентиляции.

Дверь открылась бесшумно. Лежа с закрытыми глазами, Петров понял, что выход свободен по порции кондиционированного воздуха.

— Он так и лежит, как мы его оставили. Хотя, могу сказать, что этот препарат не дает такого эффекта, он должен быть бодр, и чувствовать себя, как ни в чем не бывало! — женский голос говорил с интонацией, которой пытаются сказать: «он врет, а я права!».

— Спасибо, Жанна Викторовна! — Петров узнал голос Матвеевича и открыл глаза, но более не сделал движений.

В камере повисла едкая тишина.

«А потолок постоянно подкрашивают», — думал Петров глядя на основание желто — розового поршня.

— Подъем. Уходим! — сухо по-солдатски сказал генерал.

Петров услышал глухой звук удаляющихся по коридору шагов и понял, что ребра ему еще пригодятся на свободе.

«Ну, что», — бывший заключенный обратился мысленно к потолку, — «Наша близкая встреча откладывается».

На выходе обернулся и пробормотал:

— Надеюсь, навсегда...

Ехали быстро — по направлению к дому. Это радовало. Хотя, это могла быть квартира самого Петрова, а могла быть и квартира генерала, который сидел рядом и ни разу не то, что не произнес слова, а даже не взглянул на Александра.

Свернули на проспект Космонавтов.

«Значит к Матвеевичу,» — размышлял Петров, жадно поглощая картинки за окном автомобиля.

Город пульсировал. Вызывающе горели неоновые рекламы — корча рожи и дрожа лапами мутантов повторяли свои искаженные отражения на влажном асфальте. Передвигались люди. Кто, выставляя себя напоказ, кто, старясь не привлекать внимания, кто в длинном, кто в коротком, цветном или безликом... Поодиночке, парами или группами; в движении или общении, в вакууме или открыто — люди копошились в городском бетоне, и он оживал и казался привлекательным, как теплый воск на горящей свече, для озябших мошек. Казалось, что это их единственное предназначение — вляпаться в смерть и дать ей жизнь. Петрову вдруг захотелось стать одним из горожан и не знать, что незначительная ошибка может стоить смерти всей жизни, а не только твоей мотыльковой, барахтающейся в вязком бетоне.

Резкий поворот, машину слегка занесло и новые мысли, новыми знаниями легли в основание этого длинного дня:

«Кто-то из этих серых человечков проводил ТО автомобиля рассекающего тела мутантов. Могла ли незначительная ошибка, например, вон того сутулого работяги стоить жизни сидящим внутри авто и стоящим на остановке лысым курсантам?! Тогда они никогда не смогли повторить мою ошибку или совершить свою...»

Опытный водитель выровнял автомобиль. Людные улицы сменила длинная тополиная аллея, на которой пики деревьев чередовались с высокими фонарями. Еще поворот — литые ворота, несколько сот метров по особому звукопоглощающему покрытию, имитирующему асфальт.

«Все. Приехали. Куда только я приехал? Всю жизнь относился к себе с предвзятым мнением, дал себе некий особый статус. Нет. На моем месте может быть любой. Любой из тех пацанов на остановке, возможно, более готов морально...»

— Ну, пошли, приемыш... — не глядя на Александра сказал генерал и вышел во влажную июльскую ночь.

Сидя в мягком, давно знакомом диване, Петров придался воспоминаниям.

Далекая страна, знакомый, но не родной язык, смуглый улыбающийся мужчина.

— Меня послал твой папа, он ждет тебя, — в каждом слове слышатся нотки южного солнца.

Дни, ночи — понимание того, что папа не присылал этого человека. Страх. Отец, возникший в светлом проеме темницы. Душная постель, мамины глаза и тихие голоса папы и дяди Игоря. Понимание и решение. Решение стать, как отец, чтобы никто никогда не мог причинить вред детям России, ее гражданам, его стране — России!

— Когда — же Саша, я тебя потерял? — Как приговор воспоминаниям возник вопрос генерала.

Петров молчал. В его душе, словно кошки нагадили — на ровные, прямые истины и нестерпимо завоняли изгибы сомнений.

— Молчишь?!

Игорь Матвеевич сел на высокий стул.