– Что я? – сделал Рудольф Залманович вид, что не понял вопроса судебного следователя.
– Вы тоже врать горазды или как? – более понятно сформулировал свой вопрос Воловцов.
– Я сказал вам правду!
– А скажите-ка, в каком часу десятого января вы вернулись на квартиру в Хамовниках и обнаружили там труп судебного пристава Щелкунова? – внимательно посмотрел на допрашиваемого Воловцов.
– Не знаю. Может, в половине десятого вечера или чуть позже, – последовал ответ.
– Что было дальше? – быстро спросил Воловцов.
– Дальше я стал с помощью Эмилии раздевать… убиенного, потом засовывал его в мешок, потом укладывал в баул…
– А дальше?
– А дальше я лег спать…
– То есть после того, как вы вернулись в квартиру, вы никуда больше не выходили?
– Никуда, – услышал Иван Федорович ответ Вершинина.
– А ведь вы говорите неправду, – заявил допрашиваемому судебный следователь, пристально всматриваясь в лицо Рудольфа Вершинина и тщетно пытаясь поймать его взгляд. – У нас есть свидетель, который видел вас, когда вы в половине десятого вечера в воскресенье десятого января покидали квартиру убитого вами судебного пристава Щелкунова, что находится в доходном доме Поляковых на Моховой. Этот свидетель опознает вас вне всяческого сомнения. В квартире Щелкунова вы искали деньги, казенные, которые судебный пристав получил от искового заявителя на судебные издержки и в нарушение всех инструкций оставил у себя дома. Судя по новенькой каракулевой шубке Эмилии Бланк, – здесь Иван Федорович сделал паузу, – деньги вы нашли. Верно ведь? – Воловцову так и не удалось поймать взгляд Рудольфа Залмановича.
Вершинин молчал.
– Да, да, это именно вы убили судебного пристава, – нанес еще один удар по трещащей по всем швам защите допрашиваемого судебный следователь. – У меня на руках имеется медицинское заключение о смерти Владислава Сергеевича Щелкунова. Так вот: он был задушен бельевой веревкой с такой силой, что были сломаны шейные позвонки. Такого женщина, особенно такая, каковой является юная Эмилия Бланк, сделать никак не могла…
– Так я же и говорю: возможно, у нее был сообщник, который и задушил судебного пристава, – поспешил парировать слова Воловцова Рудольф Залманович.
– Не было никакого сообщника, – негромко, но твердо произнес Иван Федорович. И, стараясь быть как можно более убедительным, продолжал: – У нас имеется свидетельница… Весь вечер десятого января она провела у окна своей квартиры. Это парализованная женщина, проживающая в соседнем доме. Она видела, что в тот день в течение всего вечера в вашу квартиру никто не входил. И лишь в районе семи часов пополудни пришел господин, опознанный ею впоследствии как судебный следователь Щелкунов… – Окрыленный собственной ложью, Воловцов продолжил блефовать или, как говорят фартовые, забивать баки: – Потом из квартиры вышли вы. И было это уже в девятом часу, когда Владислава Сергеевича Щелкунова уже не было в живых. Стало быть, вы с Эмилией и убили его, потому как более некому. Взяв ключи Щелкунова, вы поехали к нему на квартиру, чтобы завладеть казенными деньгами. И вернулись обратно в одиннадцатом часу или половине одиннадцатого. Ибо вас опять видела та самая парализованная женщина. Так что не стоит вам…
– Хорошо, – сдался наконец Рудольф Вершинин. – Я расскажу вам всю правду.
Уличенный во лжи, он согласился, что до этого говорил неправду, выгораживая себя, и произнес:
– Судебного пристава убили мы с Эмилией. У нас был план. По нему она должна была под фальшивым именем нанять квартиру и заманивать туда богатых мужчин. Сначала мы должны были ограбить и убить одного знакомого ювелира. Эмилия должна была вскружить ему голову, что у нее сразу получилось. Потом она назначила ему свидание в нашей квартире. По плану я должен был спрятаться за портьерой, а она усадить ювелира на диван так, чтобы он сидел с краю около окна. Когда дело у них дошло бы до поцелуев и объятий, я должен был незаметно выйти из-за портьеры и накинуть ювелиру на шею удавку… В назначенный день и час все было готово. Но ювелир не пришел… – Бывший комиссионер судорожно вздохнул и продолжил: – Заманить к нам в квартиру и убить Щелкунова была ее инициатива. Это она придумала, что мы с ней расстались, и при встрече сказала об этом Щелкунову, чтобы показать, что путь к ней свободен. Она же без моего ведома пригласила судебного пристава к нам на квартиру, а меня поставила уже перед фактом…
Когда Вершинин говорил об Эмилии, его глаза начинали полыхать такой ненавистью, что, окажись она рядом, он испепелил бы ее дотла.
Он говорил и говорил, включая детали, которые, изобличая его, тянули на самое дно и Эмилию. Он сознательно тащил ее за собой, не оставляя для нее никакой надежды на возможность избежать каторги. И Воловцов чувствовал, что в его словах правды было значительно больше, нежели лжи.