Амурная примета

– …Села к нему на колени. Они стали целоваться, и это было мне сигналом. Она видела, как я с веревкой в руках вышел из-за портьеры, и немного отстранилась от судебного пристава, чтобы я беспрепятственно мог надеть петлю ему на шею, что я и сделал. Когда я его душил, она помогала держать его руки, чтобы он не мог освободиться от петли…

Затем Вершинин рассказал, что Эмилия помогала ему раздевать уже мертвого Щелкунова и надевать на него мешок. А когда он нашел в кармане судебного пристава ключи от квартиры, обрадовалась и сказала:

– Деньги лежат у него на квартире в домашнем кабинете. Он сам мне об этом говорил…

В свете новых сведений об убийстве назрела необходимость нового допроса Эмилии Бланк, что Воловцов осуществил на следующий день после допроса Вершинина.

Когда девицу привели к нему, Воловцов поразился видимым переменам, которые произошли с Эмилией. Во-первых, у нее было какое-то помятое лицо, что совсем не свойственно столь молодым барышням, каковой являлась Эмилия Бланк. Во-вторых, Иван Федорович заприметил в глазах Эмилии тревожные огоньки. Она каким-то образом прознала, что ее сообщник Вершинин арестован, и наверняка уже прокрутила в голове возможные неприятные вопросы к ней со стороны следователя и подготовила ответы. Сдаваться, похоже, она не собиралась…

Иван Федорович не стал тянуть кота за хвост:

– Ранее вы показали, что, когда судебный пристав Щелкунов пришел в воскресенье вечером в нанятую вами квартиру, Вершинин выпроводил вас из нее. И в ваше отсутствие убил судебного пристава. Так?

Эмилия молчала.

– На самом же деле, – продолжил следователь, – во время убийства вы находились в квартире и помогали Рудольфу Вершинину совершить убийство. Его показания плюс показания свидетельницы из дома напротив, – решил еще раз использовать несуществующую парализованную старушку Иван Федорович, – доказывают, что вы…

– Да, я была помощницей Рудольфа, – не дослушала окончания последней фразы Воловцова Эмилия Бланк. – Но лишь потому, что он поработил мою волю и характер…

«Сейчас она скажет про некие неодолимые силы, которыми Вершинин опутал ее, и про психологическую зависимость от него вследствие его природного магнетизма», – подумалось вдруг Воловцову. И он чуть улыбнулся, когда Эмилия Бланк понизила голос и, заговорщицки посмотрев на Ивана Федоровича, на полном серьезе произнесла:

– Я не могла ни в чем ему отказать. Понимаете, – стала еще тише говорить Эмилия, – от него исходила какая-то неведомая мне неодолимая сила, заставлявшая меня подчиняться ему. Как будто внутри него был спрятан огромный магнит, который притягивал меня и лишал собственной воли.

– Понимаю, – покачав головой, участливо сказал судебный следователь, спрятав улыбку. – Продолжайте, прошу вас…

– Я не могла противиться, когда он, используя эту свою магнетическую силу, приказал мне завлечь Щелкунова к нам. Он пришел, как и было уговорено, к семи вечера…

Эмилия продолжала говорить и говорить.

Вот она усаживает судебного пристава так, чтобы он сидел максимально близко к окну, занавешенному зимней портьерой. Пристав был увлечен девушкой настолько, что если бы вышедший из-за портьеры Вершинин споткнулся и упал, то Щелкунов вряд ли обратил бы внимание на грохот.

Вот бледный и напряженный Рудольф Вершинин набрасывает веревочную петлю на шею судебному приставу и душит что было силы. Щелкунов пытается сопротивляться, но тщетно. Через две минуты все кончено.

Вершинин, красный, дышащий как рыба, выброшенная на берег, в бессилии валится на диван, и Эмилия подносит ему стакан коньяка, которой тот выпивает в два глотка. Через несколько минут они раздевают мертвеца и обшаривают карманы. Находят связку ключей, часы и портмоне с тридцатью пятью рублями ассигнациями. Вершинин, сунув деньги и часы в карман, берет ключи и спрашивает у Эмилии адрес квартиры Щелкунова. Она называет адрес, и Вершинин уходит…

– А голое тело судебного пристава Рудольф запихал в мешок так плотно, как надевают на руку лайковую перчатку…

Произнеся эту фразу, Эмилия мило улыбнулась столь удачному сравнению, и Воловцова невольно внутренне передернуло.

Некоторые детали в своем рассказе она освещала с какой-то детской беззаботностью, словно речь шла о самых обыкновенных вещах, повторяющихся изо дня в день. Присутствие духа ее было непоколебимо. Иван Воловцов ни в ее облике и всем поведении, ни в ее словах не приметил даже следов хотя бы малейшего раскаяния. Он заметил лишь сожаление, что за содеянное все же придется отвечать…

Глава 23 Очная ставка