Ами-Де-Нета [СИ]

— Конечно. Но тебя везде найдут, это раз. А еще — ты потом должна найти себе мужа. Или тебе найдут. И кто знает, этот твой — понравится ли ему с нами жить. Там же дикое все.

Рассуждая, он выглядел старше своих десяти лет. Но закончив, потер макушку, и Неллет засмеялась, так смешно встали дыбом короткие волосы.

— Тебе пора уже, — спохватился Калем, — смотри, Натен не говори, ясно? У них глаза откроются, вот-вот. Как раз на день Натен мы ее приведем и ей покажем. Беги, а то мисери Ло вернется и устроит шум.

Глава 17

С появлением Иссы в жизни Неллет произошли изменения. Она сначала не связала их с мятой коробкой, в которой подрастали котята, ползали, глядя на мир мутными, только открытыми глазами. Но шли дни и Неллет заметила, если утром она убегала посмотреть на котят, то ночами сны становились мягче, спокойнее. А еще в них не было горестей любимых друзей. Она уже не становилась Натен, узнавшей о смерти матери, испуганной маленькой Натен, сидящей в большой комнате на мягком табурете, пока за дверью шепчутся и вскрикивают соседки, помогающие отцу приготовить печальную трапезу после похорон. И горе Калема, потерявшего любимого пса, который спас его, тонущего в быстрой речке, больше не возвращалось, чтобы снова и снова рвать ей сердце ночами. Никогда она не рассказывала друзьям, как много знает о них, и не собиралась рассказывать. Только старалась чаще делать для них что-то хорошее, пусть мелочи. Подарить Натен красивую шелковую накидку, которую прислали из дворца. Или угостить Калема изысканными сластями. А друзья, радуясь подаркам, тактично не спрашивали, почему родители не навещают отданную в городской пансион дочь. Сама Неллет знала, почему. До ее изменения должно пройти семь лет, в пятнадцать она вернется во дворец и ляжет в саркофаг, наполненный вязким гелем. Всего семь лет, малая капля в длинной медлительной жизни, пролетят — не заметишь. И что с того, что для самой девочки время текло совсем по-другому, такая мелочь, знала королева Ами, время пройдет, относя своим неостановимым потоком жалкие семь лет ученичества в полузабытую даль прошлого, а после изменения все станет другим. Ведь уже пролетело два года, пошел третий, а царственная чета так и не выбрала дня, чтобы отправиться в школу веа-мисери Клодэй, зато школа получала от них не только деньги на содержание принцессы, но и многие, нужные всем вещи. Отличная еда, заработная плата персоналу, мебель и возможность нанимать лучших учителей. Иногда заботливая веа-мисери всерьез обдумывала, а не предложить ли принцессе стать куратором школы, когда она подрастет и вернется во дворец. Пусть ей всего шестнадцать, но так нелегко будет отказаться от привычной финансовой безопасности, что пришла в пансион вместе с хрупкой серьезной девочкой, которую по ночам часто мучают кошмары.

Но времени до выпуска оставалось еще пять лет, полно — с точки зрения мисери Клодэй, недавно разменявшей шестой десяток одинокой жизни, успею подумать попозже, решала она, сидя в своем кабинете, что располагался в угловой комнате второго этажа, с панорамным окном от пола до потолка.

А пока у нее были заботы поважнее. Веа осмотрела бескрайний стол черного дерева, полюбовалась статуэткой танцующей туземки с южных островов Ценеи, и не стала нажимать кнопку переговорника. Взяла в руку тяжелый бронзовый колокольчик. Позвонила, с удовольствием ощущая в ладони солидную тяжесть древнего металла.

— Пусть Калем Калемаа из среднего класса сестры Лоун зайдет ко мне, — велела безликой посланнице в коричневом глухом платье и строгом чепце, прикрывающем волосы.

Девушка присела в поклоне уважения. И исчезла в коридоре. Даже шагов не слышно, одобрительно подумала веа, поправляя на висках уложенные пепельные пряди.

За окном сверкал замечательный весенний день, ласточки чиркали воздух, проносясь у стекол на расстоянии руки, и казалось, от их острых крыльев на фоне из крыш, башенок и шпилей должны оставаться царапины.

— Доброго дня, веа-мисери, пусть ваши дни всегда будут прекрасны.

Мальчик склонил голову, прижимая руку к испачканной рубашке. И тихонько попытался краем башмака счистить грязь, налипшую на другую ногу.

— Не топчись, — веа внимательно осмотрела ученика. Откинулась на высокую спинку стула, сплетая пальцы.

— Ну почему ты все время такой грязный, ученик Калем? Рубашка порвана. Я вижу, можешь не прикрывать дырку локтем.

— Я постираю, веа-мисери. И зашью.

Она кивнула сложной прической, схваченной старинными гребнями:

— Разумеется, постираешь. Наши ученики все должны уметь, а не только получать знания. Если бы не твой талант, ты все время проводил бы на кухне, наказанный за неряшество и проступки. Молчи, пожалуйста. Сейчас мне важно другое.

Она помолчала, чтоб Калем подождал ее следующих слов. Наблюдала за сменой выражений на широком лице с веснушчатым носом. И спросила резко:

— Долго вы собираетесь хранить свой секрет? Тот, что в сарае?

Калем сделал удивленное лицо. Даже рот приоткрыл, показывая крупные зубы с щербинкой между передних. Растопырил ладони, пожимая плечами.