Америка (Reload Game)

Дело осложнялось еще и тем, что сам тот Представитель, герой Крымской войны тридцатидевятилетний генерал Петр Семенович Ванновский, оказался эталонным случаем «отличного работника не на своем месте». По ходу дальнейшей своей карьеры в Метрополии он продемонстрирует нечастое сочетание деловитости, компетентности и безупречной честности (на посту военного министра он, среди многого прочего, сумеет даже привести в почти человеческий вид российскую Интендантскую службу), но вот дипломатические дарования у него были — примерно как у бризантной гранаты (будучи на склоне лет отправлен в почетную полуотставку — министром народного просвещения, и проведав о том, что Охранка додумалась до агентурной работы в гимназиях с массовой вербовкой осведомителей среди учащихся, он обложил министра внутренних дел Сипягина таким военно-полевым матом, что слышно было на трех этажах — ничего конструктивного тем демаршем, естественно, не добившись; одиозного министра, правда, вскоре отрешили-таки от должности, но сие было заслугой не правительства, а бомбистов…).

Отдельную пикантность придавало ситуации то обстоятельство, что на пост свой он был назначен Александром-Освободителем по представлению Министерства колоний (вотчины «противников Реформы» или, попросту говоря, «крепостников»). Ванновский никогда не скрывал своего критического — скажем мягко… — отношения к Манифесту, полагая крепостное право «становым хребтом Государства» (сиречь — непременной для конкретно-исторических условий России системой взаимных социальных обязательств дворянства и крестьянства), и обязанность приводить к общероссийскому знаменателю Калифорнию, тот Манифест как раз и похерившую явочным порядком (каковое приведение, собственно, и было штатной задачей Министерства), не могла не вызвать у прямодушного генерала изрядного раздвоения личности… Словом, менее подходящую персону на том посту и вообразить было трудно; объективно говоря, ни один взятый из Санкт-Петербурга наугад придворный бездельник или чиновный коррупционер не смог бы углубить трещину, пробежавшую между Колонией и Метрополией, столь эффективно, как наш «слуга царю, отец солдатам».

— …Постойте, Аркадий Борисович, не так быстро: я ведь записываю!

— Про все эти индейские ранчо у Пуэрто-Касадо? Да не забивайте себе голову, право: я напишу вам рекомендательное письмо к тамошнему префекту, падре Викентио — тот всё устроит, и по божеской цене, воистину! Только имейте в виду: святой отец в Техасе третий уж, почитай, год, а в лошадях разбираться так и не научился — вы уж там сами проследите, чтоб эти шельмы-навахо не всучили вам мустангов: под седлом-то они ходят неплохо, но вот как вьючное животное — собственной кормежки не стоят.

Но навахо-то — ладно; на их Территории если вам что и грозит — это домогательства местных барышень: они там весьма любвеобильны и охочи до белых путешественников… Настоящие проблемы у вас могут начаться вот здесь, за перевалом Дельгадо, — палец консула коснулся одного из обширных белых пятен на разложенной перед ними карте-десятиверстке; Ветлугину невольно припомнился Максим-Максимычев инструктаж: «Карта, как видите, плохая, но честная: чего картографы Компании не знают — того не рисуют, в чем сомневаются — рисуют пунктиром». — Там нынче пошаливают — апачи. А может, и не апачи — иди знай, в приграничье кто только под них не рядится: воткнул в волоса пучок перьев, размалевал рожу кровавыми полосами и ну разбойничать…

Я бы на вашем месте, Григорий Алексеевич, не поленился сделать крючок — аккурат в те самые сто верст, во-от досюда… это, знаете ли, тот самый случай, когда — «подальше положишь, поближе возьмешь». Хотя граница тут и не демаркирована, калифорнийцы с запрошлого года держат в Харитоновой пади, у последней воды, свой пост. Вот вам как раз и случай попользоваться своей «подорожной категории А»: пускай дадут вам в сопровождение взвод коммандос — этого от любых разбойников хватит с лихвой. Собственно, критический участок маршрута, где вам потребен конвой — всего-то верст полтораста, а дальше — всё, разбойники кончаются и начинается ваш Большой бассейн. Там сушь-жарынь такая, что даже индейцы не выживают — только сектанты-мормОняне, ну эту публику вообще никакой палкой не убьешь…

— А мы действительно «первые некалифорнийцы», кого они удостоили этой самой «подорожной категории А»?

— Насколько мне известно — да. И вообще — первые русские в тех местах, поздравляю.

— Как это понять — «первые русские»? А — сами калифорнийцы?

— Калифорнийцы — они калифорнийцы и есть, — вздохнув, пожал плечами консул. — Ну, вы же не станете обзывать американцев и австралийцев «англичанами», а южноафриканских буров — «голландцами»?

— А техасских немцев и техасских запорожцев, — рассмеялся Ветлугин, — «немцами» и «запорожцами», понимаю… А как они, кстати, величают себя сами — «техасцами»?

— Да. А как еще?..

— О как… Да, у вас тут, в Америке, похоже, всё всерьез…

— Верно. А у вас там, в Метрополии, упорно отказываются понимать — насколько тут всё всерьез.