Алый Рубин. Любовь через все времена.

– То есть никакого французского? – спросил он меня, на сей раз по-немецки. С немецким у меня было немного получше (как-никак стабильная четвёрка уже четыре года), но здесь тоже обнаружились глупые пробелы. – Почему же она так плохо подготовлена?

– Она вообще не подготовлена, маркиз. Она не знает иностранных языков. – Гидеон тоже заговорил по-немецки. – И во всех других отношениях она тоже полная пробел. Шарлотта и Гвендолин родились в один и тот же день. Но мы ошибочно исходили из того, что Гвендолин родилась на день позже.

– Но как это могло остаться незамеченным? – Ах, наконец я понимала каждое слово. Они снова перешли на английский, на котором граф говорил без малейшего акцента. – Почему у меня такое чувство, что Стражи в твоё время больше не относятся к своему делу с надлежащей серьёзностью?

– Я думаю, ответ в этом письме. – Гидеон вытащил запечатанный конверт из внутреннего кармана сюртука и протянул его графу.

Буравящий взгляд вперился в меня.

…frustrate their knavish tricks, in Thee our Hopes we fix, God save us all…

Я с усилием отвела взгляд и стала смотреть на двух других мужчин. У лорда Бромптона, казалось, пробелов было ещё больше, чем у меня (его рот над многочисленными подбородками был приоткрыт, и он выглядел несколько глуповато), а второй мужчина, Ракоци, внимательно разглядывал свои ногти.

Он был ещё молод, вероятно, около тридцати, у него были тёмные волосы и длинное узкое лицо. Он мог бы смотреться очень хорошо, но его губы были искривлены, как будто во рту у него был гадкий привкус, и его кожа была болезненно-бледная.

Я как раз размышляла, не наложил ли он на лицо слой светло-серой пудры, как он внезапно поднял взгляд и посмотрел мне прямо в глаза. Его глаза были чернее ночи, и я не могла различить, где кончается радужка и начинается зрачок. Эти глаза выглядели странно мёртвыми, хотя я не могла сказать, почему.

Автоматически я снова начала мысленно декламировать «Боже, храни королеву». За это время граф сломал печать и развернул письмо. Вздохнув, он начал читать. Время от времени он поднимал голову и смотрел на меня. Я стояла, как стояла.

Not in this land alone, but be God’s mercies known…

Что было в письме? Кто его написал? Лорда Бромптона и Ракоци это, казалось, тоже интересует. Лорд Бромптон вытянул свою толстую шею, чтобы ухватить что-нибудь из написанного, а Ракоци больше концентрировался на лице графа. Очевидно, противный вкус во рту был у него с рождения.

Когда он снова повернул ко мне лицо, по рукам у меня пошли мурашки. Глаза выглядели как чёрные дыры, и сейчас я увидела, почему они кажутся мёртвыми: в них не отражался свет, не было тех искорок, которые делают глаза живыми. Я была рада, что между мной и этими глазами пятиметровое расстояние.

– Твоя мать, дитя моё, кажется особенно упрямой особой, верно? – Граф закончил чтение письма и сложил его. – О её мотивах можно только гадать. – Он сделал ко мне пару шагов, и под его буравящим взглядом слова национального гимна вылетели у меня из головы.

Но потом я увидела то, что из-за расстояния и из-за страха до сих пор не замечала: граф был стар. Хотя его глаза лучились энергией, осанка была прямая, а голос юношеский и звучный, следы возраста нельзя было не увидеть. Кожа на лице и руках была как сморщенный пергамент, голубовато проступали вены, на напудренном лице отчётливо выделялись морщины. Возраст придавал ему что-то хрупкое, что-то, что вызвало во мне почти сочувствие.

Во всяком случае у меня вдруг совершенно пропал страх. Это был всего лишь старик, старше моей собственной бабушки.

– Гвендолин не в курсе ни мотивов её матери, ни событий, приведших к этой ситуации, – сказал Гидеон. – Она не имеет совершенно никакого понятия.

– Странно, очень странно, – проговорил граф, медленно обходя вокруг меня. – Мы действительно ещё ни разу не встречались.

Разумеется, мы ещё ни разу не встречались, а как могло быть иначе?

– Но тебя не было бы здесь, не будь ты Рубин. Рубин, магией Ворона одарённый, в соль-мажор замыкает круг, двенадцатью одухотворённый. – Он закончил свой обход, встал прямо передо мной и посмотрел мне в глаза. – В чём твоя магия, девочка?

… from shore to shore. Lord make the nations see…

Ах, зачем я это делаю? Это всего лишь старик. Я должна с ним вежливо и уважительно обращаться, а не таращиться на него, как парализованный кролик на змею.

– Я не знаю, сэр.

– Что в тебе особенного? Скажи мне.

Что во мне было особенного? Не считая того, что я уже пару дней как путешествовала в прошлое? В моих ушах снова зазвучал голос тёти Гленды, говорившей: «Ещё ребёнком по Шарлотте было видно, что она рождена для высот. Её нельзя сравнивать с вами, обычными детьми».

– Думаю, что во мне нет ничего особенного, сэр.

Граф поцокал языком.