За спиной распахнулась дверь кабинета, впуская тайфун.
— Ты охренел?! И после этого ты мне будешь говорить, что у тебя с этой шлюшкой ничего нет?! — взвизгнула Карина, застав недвусмысленную сцену — ее муж на коленях перед юной пациенткой, одна рука на ее бедре, вторая рука на обнаженном плече, лица соприкасаются так близко, что сомнений в состоявшемся поцелуе не возникает. — Сволочь!
Карина схватила с журнального столика блокнот Андриса, с размаху запустила им в мужа, тот лениво увернулся, встал с колен.
— Прекрати истерику! — прикрикнул.
Карина хищно прищурилась, бросив взгляд на неподвижно замершую в состоянии гипноза Анну. На губах женщины расцвела кривая презрительная ухмылка.
— Что, нормальные бабы тебя уже не заводят, на дохлых обколотых кур слюни пускаешь?
Андрис брезгливо поморщился:
— У тебя сленг на уровне уличной девки.
— Зато у тебя высокий штиль, — она угрожающе шагнула вперед. — Знаешь, а ведь за это можно и лицензии лишиться. И даже в тюрьме посидеть.
Анна, не реагируя на вопли Карины, застыла в растянувшемся мгновении.
— Сташа, — прошептала в пустоту, узнавая.
Психиатр оглянулся на ее голос, посмотрел настороженно: в таком состоянии она не должна была говорить или делать что-либо самостоятельно, без его дозволения. Уже не обращая внимания на истерику Карины, он приблизился к Анне, наклонился к ней.
— Ты обалдел совсем?! Ты ее еще при мне полапай!
— Тихо ты, не ори! — он прикрикнул на жену.
Анна повернула к нему голову. Ярко-синие глаза распахнулись неожиданно, посмотрели в упор, будто огнем опалили. По бледному лицу скользнула ясная, торжествующая улыбка. Упрямый рот скривился в холодной усмешке. Ноздри чуть расширились, дыхание выровнялось и вместе с тем стало прерывистым.
Андрис почувствовал неловкость: от неопытной девушки не осталось и следа. На него смотрела взрослая женщина, познавшая страсть. Смотрела тяжело, пронзительно, с нескрываемым… презрением. Откуда он знает это выражение лица, этот прожигающий насквозь взгляд? Почему он до мурашек боится его? Анна изучала его, как диковинный музейный экспонат, оценивала, запоминала. Губы чуть приоткрылись, искривились брезгливо. Он склонился к ней:
— Будь ты проклят, — произнесла отчетливо.
Восьмая серия
Иван Васильевич Самойлов хмуро просматривал сводку: солнце, туда его через колено. Сегодня весь день по прогнозу солнце, штиль и плюс двадцать пять днем. Он глянул на мокрую палубу, по которой осторожно передвигались матросы. Беспокойная волна то и дело норовила захлестнуть исследовательское судно, команде приходилось укрываться от заходящей на палубу волны.
Погода неуклонно портилась. Мелкая соленая взвесь застилала глаза, оседала тонкой вуалью на лица моряков. Весь день работали группами, по инструкции, устанавливающей порядок выполнения работ в штормовых условиях.
Геологи, вулканологи, океанологи спешно собирали данные. Робот не поднимался на поверхность шестой час.
Капитан тихо чертыхнулся и вызвал по внутренней связи радиорубку:
— Илья, запроси уточненный прогноз у синоптиков.
Локаторы и сонары показывали изменение глубины. Будто закрепились они на рейде не на отметке в восемьдесят четыре метра, а что под ними тысяча пятьсот восемнадцать метров. Каждый раз Самойлов проверял координаты и лоции, боясь, что это правда и их отнесло от берега. И каждый раз оказывалось, что сонары «шалят».
Мигнула внешняя связь — Рыбаченко.
— Здорово, Василий Федорович, — Самойлов дернул воротник, поправил будто начавший душить галстук.
— Здорово, коли не шутишь, — просипел старый товарищ. — Чего берег сообщает?
Самойлов покачал головой невидимому Рыбаченко — тот, в отсутствие водолазов и необходимости сопровождения их работы, отошел дальше от берега, в более безопасные воды.
— Данные о работах заокеанских коллег не подтвердились, — коротко сообщил.
— Гм, а твои климатологи что говорят?