Альпийский синдром

– Все сказал? – сухо произнесла Даша и, оттолкнувшись ладонями от дивана, поднялась и, уже из дверей, не сдержалась – отпасовала: – За собой смотри. Как поживает Надежда Григорьевна? Или как ее, твою секретаршу?..

– А при чем здесь, позволь спросить… – крикнул вдогонку я, но Дашка уже исчезла, и через секунду негромкое звяканье посуды известило меня, что она занялась на кухне поздним ужином.

«Далась ей эта Надежда Григорьевна! – уязвленно подумал я. – При чем здесь Надежда Григорьевна? У Гузь долгоиграющий роман с Козловым. Или врут про роман?.. А если бы узнала об Игорьке? А? Бедный паренек, бедный паренек! А бедный паренек таскается по сеновалам с замужней бабой…»

Передумав пить чай, я вырубил телевизор, повлекся в спальню, улегся и раскрыл книгу рассказов Юрия Казакова, но, прочитав несколько строчек и запамятовав, о чем речь, отставил книгу, заложил руки за голову и бездумно уставился в потолок. Тотчас в прихлынувшей тишине я различил, как шумят под окнами ветки сирени, как проклятая мышь нагло точит дубовый плинтус, а где-то далеко, в глубине сгустившейся ночи, набирает ход, постукивая по рельсам, запоздалая электричка. Потом что-то мелькнуло, заплясало у глаз, – то свалился с потолка на невидимой нитке рыжий, маленький, как спичечная головка, паучок, свалился и завис, затем, перебирая лапками, рванул обратно.

«Была добрая весть, да вся вышла, – припомнив народную примету о паучках, вздохнул я. – А теперь что? Что теперь?»

В эту секунду в спальню вошла Даша. Сбросила халат, подняла тонкие руки к волосам – и тотчас у меня, как час назад у двери ванной, случился сердечный сбой. А когда легла и коснулась ступней моей ноги, когда ощутил всю ее, близкую, теплую, неприступную, руки сами по себе обняли, прижали ее к груди, губы потянулись к ложбинке между шеей и ухом, коснулись щеки и уголка рта. И вслед за поцелуем я стал нашептывать ей что-то невнятное, жаркое, сумасшедшее – все о любви, о любви, о любви…

– Нет!.. – запротестовала она, пружинно выгибаясь, отталкивая меня и пытаясь высвободиться. – Не сегодня!.. Отпусти!.. Нет, я сказала!.. Ну вот, опять поцарапал своей щетиной… Сколько просила бриться на ночь…

6. Забавы опасные и не очень

Утром, едва я появился на работе и успел выпить ритуальную чашечку кофе, раздался междугородний звонок. Но на этот раз, вместо безразличного, едва не механического голоса секретарши я узнал картавый голос Горецкого.

– Живой? Трудишься? – отрывисто спросил он и внезапно сменил тон с обычного, сухого и делового, на доверительный, человеческий. – Ну и ухой вчера накормил! Жирная, как… Два раза, пока доехал, бегал в кусты. Ты вот что, ты распорядись, чтобы твой Костюк сварил настоящую уху – на костре, с зеленью, как хвастал. Я в субботу опять приеду. Не жрать, на рыбалку! Ты-то хоть рыбак? Удочки есть? Вот, приготовь удочки, нарой червей. Что еще? Лодку не обязательно, зачем нам лодка? И проследи, чтобы твой водитель не болтал лишнего, больно физиономия у него прохиндейская.

В ответ я промямлил, что водитель накануне отпросился на выходные.

– Ну и что, что отпросился? – буркнул Горецкий и ехидно, с подначкой поинтересовался: – А ты что, прав не имеешь?

Права я имел, даже частенько садился за руль служебной машины, хотя это категорически запрещалось, но, несмотря на запреты и взыскания, многие районные прокуроры преступали это табу.

– Вот и хорошо! – верно расценил мое молчание областной и положил трубку.

А я, вслушиваясь в короткие гудки, внезапно вспомнил о нашумевшей в прокурорских кругах рыбалке в Крастышеве. В этот лесной район с речкой, славящейся чистой водой, рыбой и изобилием речных раков, Горецкий одним из первых назначил своего прокурора по фамилии Кирьяков, уроженца этих мест, молодого, неопытного, но весьма рьяного и горячего. И, как судачили злые языки, начал наезжать в район на рыбалку. Азартный и вспыльчивый, если что выходило не по его воле, Горецкий как-то раз остался недоволен мизерным уловом, и чтобы угодить капризному и властному гостю, Кирьяков вместе с отцом, не то местным лесничим, не то инспектором рыбнадзора, на следующий раз прихватили с собой электроудочку и пустили ее в ход.

Об этом мне поведал на последнем семинаре всезнающий Синюхин.

– Ему бы их приструнить, – прошептал мне на ухо он, кивнув в сторону Горецкого, восседавшего в президиуме с надменным лицом. – А он бегал по берегу и орал: где рыба, не вижу рыбы! Вот Кирьяков и сиганул с подсаком в воду, когда рыба пошла кверху брюхом, – как сиганул, так и шандарахнуло током. Отец бултых следом – спасать, а чтобы сперва провода отсоединить, не подумал. Тут и отца…

– Погоди, так ведь оба как бы утонули?