Альпийский синдром

– Не тот размер, разойдутся по швам, – ухмыльнулся тот, не без труда выбираясь из кабины. – Ездила уже или только пыль протираешь?

– Вот еще! Или некому в доме пыль протереть? А кто это с вами?

– А кто с нами, а кто с нами, – нежно пропел Сусловец, со слоновьей неуклюжестью целуя жену в кончик носа, – а кто с нами, не скажу. Поехали, Вита, в Дубки. Проветримся, поглядим на стройку.

– Сами езжайте, у меня дела. Звонили из салона: трубу прорвало, вода хлещет, сантехник пьян. И с бухгалтерией надо разобраться: полгорода ходят с нашими укладками, а выручки кот наплакал. Так что без меня…

Она еще раз скользнула по мне мимолетным взглядом и отвернулась. А мне почему-то показалось, что неуютно в этом доме не мне одному…

И точно в противовес этим мыслям за спиной прозвенел совсем иной, раздраженно-осиный голос Виталины:

– Выгоню я этого сантехника. Надоел! Как думаешь, Ваня?

– А и выгони! – тотчас одобрил жену Сусловец. – Ты в салоне хозяйка, тебе решать.

«Все-таки показалось, – не без сожаления вздохнул я. – Сколько живу, а все не отучусь делать скороспелые выводы…»

27. Замки воздушные, замки каменные

– Куда едем? – спросил я Мирошника, когда фанфаронский офис Ивана Николаевича исчез за поворотом дороги. – Что такое эти Дубки?

– Одно интересное место, – уклончиво отозвался тот. – Их есть у нас… Куда это он намылился?

Джип Сусловца, несшийся впереди, неожиданно притормозил, свернул на асфальтовую дорожку между домами и остановился у остекленного входа в кафе. Вглядевшись, я прочитал на вывеске незамысловатое, подсвеченное огоньками название: «У Владимира». Мы переглянулись, затем Мирошник с ухмылкой произнес: «А!» – и направил «Ниву» следом.

– После обеда хочется чего-то холодненького. Или горячего, например кофе, – загадочно посверкивая глазками, сказал Сусловец, поджидавший нас у дверей. – Здесь прекрасный вишневый сок. А кофе – самый что ни на есть итальянский. Что – на выбор?

Я сказал, что хорошо бы вишневый сок.

Кафе оказалось небольшим, но на удивление чистым и уютным. Едва мы уселись за столик у окна, как к нам подошел совсем юный, похожий на херувима официант в белой сорочке и черных брюках с блокнотом в руках и с заранее заготовленной доброжелательной улыбкой спросил, что мы хотели бы заказать. Белесый чубчик, голубые глаза, приятные манеры были у этого официанта, и когда Сусловец заказал всего лишь по стакану вишневого сока, тот и глазом не моргнул: сок так сок.

Через считаные минуты сок в высоких стаканах с высовывающимися из них разноцветными соломинками появился на столе. Вместе с соком было подано блюдечко с продолговатыми дольками черного шоколада.

– От заведения, – пояснил официант высоким, неокрепшим голосом и направился было к стойке, но Сусловец внезапно поймал парня за руку:

– Посиди с нами. Соку выпей. Давай-давай, не стесняйся!

– Сидеть в рабочее время работникам запрещено, – слегка покраснев, вежливо отказался тот. – И… я сегодня один на зале, не управляюсь…

– Молодец! – одобрил официанта довольный Сусловец и, когда парень отошел, заерзал в кресле, потер руки и обратил ко мне сияющие глаза. – Ну, каков? «Сидеть запрещено…» Володька, сын! Я ему – кафе, но говорю: учись всему сам. Не гнушайся: мой, подавай, подбивай бабки, вникай в каждую мелочь. Начинать надо с самого низу: поднимешься наверх – не споткнешься о какую-нибудь хреновину. И ведь вникает! Будет из него толк. А подрастет – сделаю его мэром.

Вот как: выходит, сок нам подавал будущий мэр!

– Хороший парень, – неопределенно похвалил я. – И сок здесь вправду отменный.

А про себя подумал: пока еще эти замыслы не прочнее замка из песка. Но уже прикидывает, строит планы! Что-то знакомое, дай бог памяти. Ах да, Петруша Гринев у Пушкина: «Матушка была еще мною брюхата, как уже я был зачислен в Семеновский полк сержантом». Неужели времена возвращаются?..

И снова мы сели в автомобили и покатили.

Мчавшийся впереди джип Ивана Николаевича свернул за Пустовцом с главной на второстепенную дорогу, и за поворотом нас сразу обступил лес – сперва смешанный, затем все больше дубовый. И вскоре одни дубы нависали со всех сторон – столетние, двухсотлетние, в три обхвата, раскинувшие свои кроны сумеречно и величаво. Дорога петляла, в просветах между огромными стволами синели густые тени, отвалы вдоль дороги золотились не то песком, не то белой глиной.

Я невольно засмотрелся и пропустил тот миг, когда лес стал редеть, и за последними деревьями замелькали хатки из красного и белого кирпича, крытые серым шифером и огороженные сквозными штакетниками.

– Дубки! – крикнул Мирошник. – Ох и красота здесь, честное слово! Не в селе – за селом!