– Дорогой Олег, вы только прислушайтесь к самому себе: «… стали массово возвращаться на родину». Звучит так, будто после пятисот лет – назовите это как угодно: «колонизации», «жизни в своей собственной стране», где выросли несколько поколений, – португальцы, а на самом деле такие же ангольцы, как и черные, мулаты, как альбиносы, как, наконец, львы и слоны в саванне и обезьяны на баобабах – вдруг раз! – и решили: не хотим тут больше жить, поедем-ка мы к себе в Европу. Где у нас у многих, кстати, и родных-то не осталось! Побросаем-ка мы к чертовой матери свои дома, фабрики, плодородные фазенды, автомобили, связи, планы, школы, где учатся младшие дети, университет, куда дочь собиралась поступать. Конечно же, ведь в бедной, изнасилованной полувековой диктатурой, нищей и полуграмотной девятимиллионной Португалии нас, почти трехсоттысячную ораву – только белых ангольцев, не говоря о других заморских территориях! – ждут не дождутся! – Португалец достал очередную сигарету, чиркнул спичкой, выдохнул дым и, чуть успокоившись, продолжил: – Запомните себе раз и навсегда: белые уезжали из Анголы от страха за свою жизнь, от безысходности, от отсутствия выбора; и потому что новая власть сказала им: мы вас здесь не хотим, уносите ноги. Пока целы. Нам бы между собой разобраться.
Олег снова сделал небольшую паузу, понимая, что собеседнику нужно успокоиться:
– А вы сами почему не уехали? Это ведь тоже выбор и, судя по тому, что вы сказали, даже еще более смелый и осознанный? – Переводчик украдкой посмотрел на геодезистов, Христо и Янека, которые до сих пор не проронили ни слова и никак не пытались участвовать в разговоре. Хотя он был им явно интересен.
– Да не-ку-да уже было! – почти по слогам произнес Педру с интонацией учителя, который уже в пятый раз объясняет нерадивому ученику элементарное правило грамматики. – Португалию буквально наводнили
– А как же и почему вы здесь-то оказались? – удивился Олег, понимая, что пока не может уложить в голове все столь резкие повороты судьбы своего собеседника.
– Вот как раз, выполняя одно распоряжение своего начальства, я, как назло, и оказался на юге Лунды, который контролирует Савимби, и где согнанные им на прииски местные жители роют для него землю. УНИТА там контролирует довольно большой участок, неподконтрольный ни правительству, ни «Де Бирс». Правда, не без ведома и, думаю, не без молчаливого согласия того самого начальства «Диаманг». Так что, как только завтра здесь появится кто-то, с кем я смогу переговорить, пожалуй, что я, дружище, отправлюсь отсюда восвояси. Компания у вас, конечно, приятная, но уж больно свежо по ночам, да и комары мне здешние нравятся все меньше.
Педру тепло улыбнулся Олегу, пожелал ему спокойной ночи, укрылся курткой и через несколько минут уже мирно храпел. На следующий день, как тот и обещал, его вызвали в штаб лагеря, и в барак португалец уже не вернулся. Конечно, можно было предположить все, что угодно. Однако Олег почему-то был уверен, что унитовцы его на самом деле опустили.
Вечером того же дня Олегу удалось случайно подслушать разговор двух охранявших их часовых: на следующий день на их базу из селения Лонга должна приехать какая-то комиссия. Быстро прикинув, что если они ехали от Менонге три часа и потом еще какое-то время шли густым лесом, Олег понял, что, скорее всего, он находится на территории бывшего огромного национального парка, вероятно, в центральной или северо-восточной его части, километрах в пятидесяти от Куито-Куанавале, где расквартирована бригада ФАПЛА, в которой работают наши советники. Правда, дорога, идущая вдоль верхней кромки парка, ведет прямиком к селению Жамба, почти на самой границе с Намибией, где расположена ставка Жонаса Савимби.
– Сюда едет какой-нибудь «Красный крест» или ООН, – со знанием дела предположил Христо, болгарин лет тридцати из провинциального приморского городка Балчик. – Как начнут выяснять, кто мы, – умоляю! – ни слова про военных. Мы мирные люди, совершенно случайно, по недоразумению попавшие в плен.
– Ну вы же и так гражданские, – удивился Олег, – чего же тогда придумывать?