Алмазы для Бульварного кольца

В тот день, это было на аэродроме в Менонге, на юге страны, взяв у штурмана две бутылки «Джеймисона» и приплюсовав к ним свою и Петровича, Олег, к которому до этого подошел фапловец с просьбой продать ему виски, отправился с ним за стоящий чуть поодаль ангар. Когда Олег доставал бутылки из сумки, сзади его неожиданно схватили за руки два крепких ангольца и мгновенно запихнули в стоявшую тут же машину. Уже в машине один из них сомкнул ему сзади на запястьях наручники. Все произошло за считаные секунды, и единственное, что было ясно сразу – он в плену у унитовцев.

– Э…ээ, какого хрена! – вырвалось из него глубокое русское непонимание, на которое уже накинули грязный рваный мешок. Вдруг свет закончился. Наступила темнота. С мешком на голове он дернулся еще несколько раз в железных тисках сильных рук, тут же получив предупредительный удар в живот. За болью и негодованием пришел страх, будто он был одним из участников захвата. Охватившая его паника заставляла дышать глубже. Холодный пот покрыл лицо.

– Кто вы? Куда вы меня везете? Куда? – кричал он, не столько пытаясь получить ответ, сколько отпугнуть свой первобытный страх. Сердце колотилось как бешеное, будто пыталось обогнать машину, которая мчалась неизвестно куда на огромной скорости.

Дорога эта показалась Олегу вечностью, вечность успокаивала, она петляла, то резко тормозила, то давила на газ, то недовольно фыркала.

Часа три на огромной скорости его везли по пыльной, петляющей дороге. Выглядывая как мог через небольшое отверстие в мешковине, Олег понимал, что они отдаляются от города и едут в сторону гор и густого леса, маячившего на горизонте. Уже в лесу, оставив водителя и машину, они почти так же долго шли, время от времени прячась под деревьями, когда сверху был слышен шум пролетавшего вертолета. К вечеру они вышли к какой-то деревне, перестроенной под военный лагерь, по периметру охранявшийся военными с автоматами. С оружием не расставались и другие обитатели поселения, посреди которого на небольшом каменном здании красовался унитовский флаг с черным петухом на фоне заходящего солнца. Рядом со зданием, в кузове джипа сидели двое европейцев, гражданских, которых охраняли вооруженные ангольцы в защитного цвета форме.

Некоторое время спустя Олега и тех двоих отвели в небольшой сарай, на полу которого было навалено сено, и закрыли входную дверь на ключ. Через час, когда задержанные успели познакомиться и кратко рассказать каждый о себе, принесли какую-то кашу, по куску хлеба и полуторалитровую бутылку теплой воды.

Тогда и потом кормили довольно скудно. За трое суток ничегонеделанья Олег и его товарищи по несчастью, Христо и Янек, болгарин и поляк, работавшие неподалеку от Менонге в интернациональной бригаде геодезистов, чтобы хоть как-то развеять тоску и скрасить чувство безысходности, рассказали друг другу про себя все, что могли. Хотя биографии их мало чем различались, разве только тем, что Олег отучился в инязе, а болгарин и поляк, лет за семь до него, каждый в своем геологоразведочном. В остальном же «братушки», как, например, болгары и советские иногда называли себя в знак вековой нерушимой дружбы, проходили через одни и те же этапы становления личности строителя коммунизма: детский сад, школа, пионерия, комсомол, «профсоюзы – школа коммунизма», «партия – наш рулевой» и прочие, неотделимые от повседневной жизни молодого человека из семидесятых. Олег выяснил даже, что болгары и поляки, как, впрочем, румыны, ГДР-овцы, те же кубинцы и, конечно, наши родные «совграждане», за границей, где им была запрещена партийная и всякая прочая идеологическая деятельность, тем не менее не переставали быть действующими членами компартии или Союза коммунистической молодежи. Они так же продолжали сдавать членские взносы и участвовать в нудных собраниях, коллективно изучать материалы своих партийных съездов и речи их похожих один на другого престарелых лидеров, брать на себя повышенные производственные обязательства и так далее. Только партийная ячейка, для отвода любопытных и слишком навязчивых вражеских глаз, у них здесь именовалась «профсоюзной», ну а комсомольская – организацией «физкультурников»…

В одну из ночей охранники привели в их барак португальца, на вид лет тридцати пяти-сорока, в фапловской униформе цвета хаки и высоких, видавших виды португальских армейских ботинках. Когда солдаты заводили его в их приспособленный под тюремную камеру сарай, он громко возмущался и обещал посадить своих пленителей в карцер, а потом повесить на дереве вниз головой, кричал, что, в отличие от них, молокососов, он воюет с МПЛА уже больше десяти лет. Охранники, кое-как освободившись от скандального европейца и от собственных попыток его успокоить, на удивление, вели себя с пленником довольно предупредительно, пообещав, что утром появится начальство, и все выяснится.