Аллея всех храбрецов

Статья Маэстро была удивительно хороша. Он не чувствовал её чужой, точно вошёл в спектакль, где следующий акт: Мокашов – учёный. Он сидит в строгом зале и думает, чем удивит мир, и всё вокруг необычно строго, даже женщина с видом домохозяйки рядом правит новую умную статью. И дело не в её собственной красоте, а в рассыпанных ворохом гранках. Всё вокруг создавало настроение, даже тишина, казалось, вызывала уважение.

– Бух, бух, трах, – внезапно прогрохотало во дворе, и все обернулись к окнам. Наступила пауза, потом снова бухнуло, а со двора через форточку в тихий научный зал полетел громкий, отчётливый, возмущённый, отчаянный мат, выражавший то ли возмущение приёмщика, то ли бессилие грузчиков.

Редакция еженедельника, куда устроился Пальцев – Светлая Личность – размещалась рядом с Институтом механики. Мокашов поднялся на лифте на шестой этаж и долго ходил взад-вперёд по мягкой синтетике редакционного коридора, не спрашивая и никем не останавливаемый. Наконец, он увидел дощечку с надписью «Отдел науки», и толкнул красивую дверь. Ленька сидел развалясь в кресле и говорил по телефону. Он кивнул, показав на кресло: садись. Кивнул так, точно не было этих месяцев, и они расстались вчера, от силы позавчера.

– Старик, – кричал в телефонную трубку Пальцев. – Ну, ты – гигант… Гениально, я как прочёл, не удержался позвонить… Обязательно… Хочу тебе руку пожать… Пока.

– Ну, расскажи, расскажи, – заулыбался он Мокашову. – Какими ветрами? А ты – такой же: молодой, румяный, от девок отбоя нет.

Пальцев и в институте в газеты пописывал, но о своём выборе таился, не говорил.

– С кем ты? – кивнул Мокашов на телефон.

– Что? – поднял брови Пальцев. – А, ты про это? Да, тут один расписался. Что? Не стоит читать. Дерьмо. Ну, расскажи, как у вас в Краснограде? Я рад за тебя. А ты сам доволен? Здорово, что туда попал, – Пальцев спрашивал и отвечал, не дожидаясь ответов. – Но фирма стоящая. А то уж лучше в столице бумагами шелестеть.

– А ты? Как попал в писатели?

– Ты об этом, – улыбался довольно Пальцев. – Дневники Льва Толстого читай. Путь у нас с ним в принципе – общий. Он в литературу после армии, я перед этим окончил вуз. Я ведь внештатно год до этого в отделе писем работал. Вот уж скажу тебе – каторга. Сизифов труд. Звали меня Великим Перлюстратором. Но вот когда появилось место, редактор сказал: «Возьмём этого альбиноса из отдела писем». Теперь верчусь, как белка в колесе, оправдываю доверие.

– Печатают?

– Политика кнута и пряника. Пятьдесят на пятьдесят. Половина в корзину, половина на полосу.

– Не жалеешь?

– Чего жалеть? Вот ты – учёный…

– Какой я учёный? Я – служащий. Какая у нас наука? Верченье в действии пустом.

– А ты что думал: дадут тебе молоток и будешь железо ковать? Прошли те блаженные времена. Теперь и огород засевают с самолёта. Есть у меня прекрасная выписка… Погоди, найду…

– Потом найдёшь.

– Погоди, чудесные слова Герцена… Слушай, прекрасные слова: «Учёные – это чиновники, служащие идее; это бюрократия науки, её писцы, столоначальники, регистраторы». Хорошо, а? Как теперь в науке: в ряды равняйся и строем ходи. А я вот не могу строем. Я – индивидуум. А кто по-твоему в истории останется: Главный конструктор или Первый космонавт?

К Пальцеву нужно было заново привыкать.

– За границу оформляюсь. Куда? Держись за стол, старина. В Японию. Работа у вас тяжёлая?

– У нас ребята – отличные, – сказал с удовольствием Мокашов. – Один – Маэстро – забавный. Дразнят святым Георгием.

– Скажите, пожалуйста, – округлял брови Пальцев. – Я как раз этим занимаюсь. Знаешь, Святой Георгий – вполне реальное лицо. Военачальником был при Диоклетиане. Его сначала yбили, а после святым сделали. Вообще религией стоит заняться всерьёз. У нас её односторонне освещали, с негативной стороны. А что ругать, коли машина сломана.

Пальцев не дожидался ответов.

– О конгрессе по автоматике слыхал?

Мокашов, конечно, слышал. Сразу с поезда он отправился на завод. Заводом называли условно объединение «Оптоприбор».

«Знаете, некому заявку на пропуск подписать, – сказали ему. – Все на конгрессе. Все сегодня учёные. Наука, видите ли, не обойдётся без них. Так что можете отдыхать. До завтра».

– Слышал и хотел бы туда попасть.

– Хочешь, устрою?

– Был бы признателен.

– И ты, старик, помоги. Пару страниц с конгресса.

– Это, Палец, только тебе…

– Не скромничай. В институте в стенгазете опусы твои читал. Я тебе выпишу удостоверение. В воскресение напишешь, во вторник на полосу. По рукам? То-то. А сейчас пообедаем. Тут шашлычная рядом.

Шашлычная размещалась в полуподвале большого здания. Они прошли задымленным залом, и очутились в коридорчике с множеством дверей. Они вели в индивидуальные кельи. Убранство в них было соответствующим: вверху зарешёченное окно, дубовые лавки, грубый тяжёлый стол.

– Просто потиши тут, – заявил Пальцев. – Схожу, словечко замолвлю, а то запросто можно до вечера просидеть. И на работу нужно позвонить. Я ведь сегодня по-нашему – свежая голова и должен к редактору ходить. Как ты в КБ, освоился?