All Flesh is Grass

For the first time, I felt the touch of panic. Someone, I thought, had found the phone. Someone had managed to break in, to unlock the door somehow, and had stolen it. Although, when I thought of it, that didn't make much sense. There was nothing about the phone that would have attracted anyone's attention. Of course it had no dial and it was not connected, but looking through the window, that would not have been apparent.

Впервые я по-настоящему стряхнул. Может, кто-то нашел этот телефон? Ухитрился залезть в контору или каким-то образом отпер дверь  — и стащил аппарат? Но зачем, почему? Он вовсе не бросался в глаза. То есть, конечно, у него нет ни диска, ни проводов, но если посмотреть в окно с улицы, вряд ли можно было это заметить.

More than likely, I told myself, whoever had put it on the desk had come back and taken it. Perhaps it meant that the ones who had talked to me had reconsidered and had decided I was not the man they wanted. They had taken back the phone and, with it, the offer of the job.

And if that were the case, there was only one thing I could do—forget about the job and take back the fifteen hundred.

Нет, скорее, тот, кто прежде оставил этот телефон у меня на столе, вернулся и забрал его. Может быть, это означает, что те, кто мне звонил и предлагал работу, передумали: решили, что я им не подхожу. И забрали телефон, а тем самым взяли назад и свое предложение.

Если так, остается одно: забыть об этой работе и вернуть деньги.

Although that, I knew, would be rather hard to do.

I needed that fifteen hundred so bad I could taste it.

Back in the car, I sat for a moment before starting the motor, wondering what I should do next. And there didn't seem to be anything to do, so I started the engine and drove slowly up the street.

Не так-то легко будет их вернуть.

Они нужны мне, ох, как нужны  — просто позарез!

Потом я сидел в машине и тщетно пытался понять  — что же дальше?  — но так ничего и не надумал, включил мотор и медленно покатил по Главной улице.

Tomorrow morning, I told myself, I'd pick up Alf Peterson and we'd have our week of fishing. It would be good, I thought, to have old Alf to talk with. We'd have a lot to talk about -his crazy job down in Mississippi and my adventure with the phone.

And maybe, when he left, I'd be going with him. It would be good, I thought, to get away from Millville.

Завтра утром, думал я, заеду за Элфом Питерсоном и двинем мы с ним на целую неделю на рыбалку. Да, хорошо бы потолковать со старым другом Элфом. Нам есть о чем потолковать  — обсудим и его сумасшедшую работу в штате Миссисипи, и мое приключение с телефоном.

И может быть, когда Элф отсюда уедет, я поеду с ним. Чем дальше от Милвилла, тем лучше.

I pulled the car into the driveway and left it standing there.

Before I went to bed, I'd want to get the camping and the fishing gear together and packed into the car against an early start, come morning. The garage was small and it would be easier to do the packing with the car standing in the driveway.

Я не стал заводить машину в гараж. Перед сном надо будет еще собрать и уложить все походное снаряжение и рыболовную снасть, чтобы завтра с утра выехать пораньше. Гараж у меня маленький, укладываться сподручнее прямо на дорожке.

I got out and stood beside the car. The house was a hunched shadow in the moonlight and past one corner of it I could see the moonlit glitter of an unbroken pane or two in the sagging greenhouse. I could just see the tip of the elm tree, the seedling elm that stood at one corner of the greenhouse. I remembered the day I had been about to pull the seedling out, when it was no more that a sprout, and how my dad had stopped me, telling me that a tree had as much right to live as anybody else. That's exactly what he'd said as much as anybody else. He'd been a wonderful man, I thought; he believed, deep inside his heart, that flowers and trees were people.

Я вылез из машины и остановился. В лунном свете угрюмой горбатой тенью чернел дом; поодаль, за углом, поблескивали под луной два или три уцелевших стекла обветшалых, вросших в землю теплиц. И чуть виднелась макушка вымахавшего рядом с ними вяза. Помню, много лет назад я заметил нечаянно пробившийся побег  — слабый, тоненький прутик  — и хотел его выдернуть, но отец не позволил: дерево имеет такое же право жить, как и все мы, сказал он. Так и сказал: такое же право, как и мы. Удивительный человек был мой отец, в глубине души он верил, что цветы и деревья чувствуют и думают, как люди.

And once again I smelled the faint perfume of the purple flowers that grew in profusion all about the greenhouse, the same perfume I'd smelled at the foot of the Sherwood porch. But this time there was no circle of enchantment.

И опять я ощутил слабый аромат лиловых цветов, вольно разросшихся вокруг теплиц,  — тот самый аромат, которым меня обдало у веранды Шервудов. Но магического круга на этот раз не было.