All Flesh is Grass

In all my life I'd never heard anything like this. Nobody had ever told me that Higgy Morris was an individualist. He wasn't. He was just a big stuffed shirt. And Hiram Martin was no individualist. Not in my book, he wasn't. He was just a schoolyard bully who had grown up into a stupid cop.

“Don't you think so?” Nancy asked.

“I don't know,” I said. “I have never thought about it.”

Сроду я не слыхал ничего подобного. В жизни мне никто не говорил, что Хигги Моррис  — личность. Да и какая он личность! Просто самодовольное ничтожество. И Хайрам Мартин тоже никакая не личность. Уж я-то знаю. В школьные годы он был драчун и нахал, и вырос в безмозглого фараона.

— Ты со мной не согласен?  — спросила Нэнси.

— Не знаю. Никогда об этом не думал.

And I thought—for God's sake, her education's showing, her years in an eastern college, her fling at social work in the New York welfare centre, her year-long tour of Europe. She was too sure and confident, too full of theory and of knowledge. Millville was her home no longer. She had lost the feel and sense of it, for you do not sit off to one side and analyse the place that you call your home. She still might call this village home, but it was not her home. And had it ever been, I wondered?

А про себя подумал: ох, уж эта образованность. Сколько лет Нэнси училась в университете, потом увлеклась общественной деятельностью, работала в Нью-Йорке по улучшению быта населения, потом год путешествовала по Европе  — вот оно все и сказывается. Она чересчур уверена в себе, напичкана теориями и всяческой премудростью. Милвилл стал ей чужим. Она больше не чувствует его и не понимает  — на родной дом не станешь смотреть со стороны и разбирать по косточкам. То есть, она сколько угодно может по привычке называть наш городишко домом, но на самом деле он ей больше не дом. А может, никогда и не был домом?

Could any girl (or boy) call a bone-poor village home when they lived in the one big house the village boasted, when their father drove a Cadillac, and there was a cook and maid and gardener to care for house and yard? She had not come home; rather she had come back to a village that would serve her as a social research area. She would sit up here on her hilltop and subject the village to inspection and analysis and she'd strip us bare and hold us up, flayed and writhing, for the information and amusement of the kind of people who read her kind of book.

Правильно ли девчонке (или мальчишке, все равно) называть родным домом захудалый нищий поселок, если сама она живет в единственном богатом особняке, каким может похвастать эта богом забытая дыра, и папаша разъезжает в кадиллаке, и к их услугам кухарка, горничная и садовник? Нет, Нэнси вернулась не домой; скорее, здесь для нее опытное поле, удобное место для наблюдений и изысканий. Она будет смотреть на Милвилл с высоты Шервудова холма, исследовать, раскладывать по полочкам, она разденет нас донага и, как бы мы ни корчились от позора и мук, выставит нас напоказ, на забаву и поучение той публике, что читает подобные книги.

“I have a feeling,” she said, “that there is something here that the world could use, something of which there is not a great deal in the world. Some sort of catalyst that sparks creative effort, some kind of inner hunger that serves to trigger greatness.”

“That inner hunger,” I said. “There are families in town who can tell you all you want to know about that inner hunger.”

— Мне кажется,  — сказала Нэнси,  — в Милвилле есть что-то такое, что может быть полезно всему миру и чего пока в мире недостает. Некий катализатор, благодаря которому в человеке вспыхивает искра творчества. Особый голод, неутолимая пустота внутри, которая заставляет стремиться к величию.

— Голод и пустота внутри,  — повторил я.  — У нас тут есть семьи, которые тебе могут все до тонкости порассказать про голод и пустоту внутри.

And I wasn't kidding. There were Millville families that at times went just a little hungry; not starving, naturally, but never having quite enough to eat and almost never the right kind of things to eat. I could have named her three of them right off, without even thinking.

“Brad,” she said, “you don't like the idea of the book.”

Я не шутил. В Милвилле иные семьи живут впроголодь  — не то чтобы умирают с голоду, но вечно недоедают, и едят не добротную, вкусную и полезную пищу, а так, что придется. Три такие семьи я мог назвать с ходу, не задумываясь.

— Брэд,  — сказала Нэнси,  — тебе, видно, не по душе эта моя затея.

“I don't mind,” I said. “I have no right to mind. But when you write it, please, write it as one of us, not as someone who stands off and is a bit amused. Have a bit of sympathy. Try to feel a little like these people you write about. That shouldn't be too hard; you've lived here long enough.”

She laughed, but it was not one of her merry laughs.