Алиенист

Мы встали у бара, где я мог видеть все, что прискорбно происходит в «Холле», отраженным в огромном зеркале, тянувшемся за бесконечными рядами бутылок с дрянным пойлом. Памятуя о том, с кем и чем я имею дело, я оставил мысли о бренди (поскольку оное мало того что было ошеломляюще низкого качества, скорее всего, разбавлялось немыслимой комбинацией камфары, бензина, кокаинового порошка и хлорали). Поэтому я заказал себе пива. Пойло, которое мне принесли, возможно, и было некогда пивом. Я сделал крохотный глоток, и тут один из шансонье на помосте принялся немилосердно завывать:

Ах, это имя позабыто,
И сердце матери разбито —
Еще один несчастный,
Покинувший свой дом…

Эллисон взял себе стакан виски, обернулся, когда один блудливый юнец игриво шлепнул его по заду, и грубо потрепал мальчишку по щеке.

— Ну, Мур? — сказал он, любуясь его подведенными глазами. — Откуда такая доброта? Не говори мне, что тебе захотелось испробовать местного товару.

— Только не сегодня, Вышибала, — ответил я. — Просто я подумал, что уж коль я помог тебе с фараонами, возможно, ты поделиться со мной кое-какими сведениями — ну, сам понимаешь, мне надо материал писать, в таком духе.

Он смерил меня взглядом, а мальчик растворился в шумной толчее.

— С каких это пор великая «Нью-Йорк Таймс» интересуется подобными историями? И где это ты сегодня был — на похоронах?

— В опере, — ответил я. — А «Таймс» — не единственная газета в городе.

— Вот как? — Его, похоже, мои слова не убедили. — Вообще-то я ничего об этом не знаю, Мур. С Глорией обычно все было в порядке. Правда. Черт, я даже пускал ее в комнату наверху. Но потом с ней начались хлопоты. То просила доли побольше, то подговаривала девочек потребовать того же. Так что пару ночей назад я сказал: «Глория, еще раз услышу — и твоя хорошенькая попочка останется сама по себе». Тут она сразу начала паинькой прикидываться, но я больше ей не доверял. Следовало избавиться от нее — не в смысле вообще избавиться, а просто вышвырнуть ее, пусть пару недель на улице поработает, посмотрим, как ей там понравится. И тут — вот это. — Он отхлебнул виски и выдохнул клуб сигарного дыма. — Мерзавка получила то, что ей причиталось, Мур.

Я ждал, когда Эллисон продолжит, но тут его отвлекли два юноши в чулка и подвязках — они истошно орали друг на друга на танцевальном пятачке. В ход уже пошли было ножи, но Эллисон только ухмыльнулся и громко предложил свое решение:

— Эй, суки, — порежете друг друга, никто на вас и не посмотрит!

— Вышибала? — в конце концов спросил я. — Так ты больше ничего не хочешь мне рассказать?

— Это все, — кивнул он. — А теперь не убраться ли тебе отсюда, пока неприятностей не огреб?

— Зачем? Ты что-то прячешь? Может, наверху?

— Да ничего я не прячу, — раздраженно ответил он. — Просто не люблю, когда здесь репортеры шастают. И клиентам моим не нравится. Из них многие — парни солидные, им о семьях да карьерах думать надо.

— Тогда, может, я взгляну на ту комнату, куда ты пускал Джор… Глорию? Чтоб я понял, что ты чистый?

Эллисон вздохнул и откинулся на стойку бара.

— Не искушай судьбу, Мур.

— Пять минут, — ответил я.

Он подумал и кивнул:

— Пять минут. Но ни с кем не разговаривать. Третья дверь налево. — Я двинулся к лестнице. — Эй? — Я обернулся, и он протянул мне пиво. — И не злоупотребляй моим гостеприимством, приятель.

Я кивнул, взял пиво и стал проталкиваться через толпу к лестнице в конце зала. Несколько мальчиков, завидев мой вечерний костюм и почувствовав запах денег, попытались было ко мне подойти. Они предлагали все мыслимые и немыслимые услуги, некоторые норовили неуклюже обнять меня или ухватить за бедро. Но я, крепко стиснув бумажник, старался держаться курса к лестнице, не особо вслушиваясь в их отвратительные предложения. Когда я проходил мимо сцены, гундосый певец — пожилой толстяк с густо напудренным лицом, накрашенными губами и в цилиндре — повторял рефрен:

Ах, ничего не позабыто,
Но не простит отец сердитый,
И мой портрет останется
Висеть лицом к стене!

На лестнице оказалось темно, но света из зала все же хватало, чтобы разглядеть, куда я ступаю. Старая выцветшая краска слезала со стен лохмотьями, а когда я занес ногу над первой ступенькой, позади меня кто-то хрипло крякнул. Вглядевшись в темный угол лестничной клетки, я различил смутный силуэт юноши: лицом он уткнулся в стену, а мужчина постарше прижимался к его нагой спине. Содрогнувшись и чуть не упав, я отвернулся и поспешил вверх по лестнице, а остановился только на втором этаже — и то лишь для того, чтобы отхлебнуть пива.

Немного успокоившись, я уже начал было сомневаться в мудрости своего предприятия, но передо мной уже была третья дверь слева, из тонких досок, как и все двери здесь. Я взялся за ручку, но прежде решил постучать. К моему удивлению, отозвался мальчишеский голос:

— Кто там?