Алиенист

— Есть шансы, — начал он, — что и сейчас коронер ни за что не обратит внимание на подобную вещь, а три года назад — и подавно. — И он уронил на стол маленькую фотографию, над которой немедленно склонились наши головы. Это был снимок нескольких белых предметов, видимо — костей, как я догадался мгновением спустя. Но более ничего об этом снимке я сказать не мог.

— Пальцы? — вслух поинтересовалась Сара.

— Пальцы, — ответил Крайцлер.

— А точнее, — добавил Маркус, — пальцы левой руки Софии Цвейг. Обратите внимание на ноготь большого пальца, он здесь хорошо виден. — Он достал из кармана увеличительное стекло и протянул нам, после чего откинулся назад и принялся жевать foie gras.

— Похоже, — задумчиво произнес Крайцлер, когда лупу у него из рук приняла Сара, — на нем синяк. По крайней мере, какое-то пятно.

— Мисс Говард? — Маркус посмотрел на Сару. Та поднесла лупу ближе к глазам и наклонилась к фотографии. Ее глаза сощурились, а затем удивленно расширились:

— Я вижу…

— Видишь что? — Меня, как четырехлетку, переполняло нетерпение.

Ласло наклонился и посмотрел на снимок через ее плечо. Его удивление было еще более заметным и ярким, нежели у Сары:

— Господи боже, уж не думаете ли вы, что…

— Что, что, что? — затараторил я, после чего Сара наконец протянула мне лупу и снимок. Следуя инструкциям, я вгляделся в ноготь на большом пальце. Без увеличительного стекла на нем и впрямь красовалось нечто вроде синяка. А при увеличении на ногте четко различался след пальца, оставленный рукой, вымазанной в чем-то черном. Я замер в изумлении.

— Нам очень повезло, — сказал Маркус. — Хоть отпечаток частичный и для настоящей идентификации этого недостаточно. Каким-то образом он остался и после коронера, и после похорон. Субстанция, кстати сказать, — кровь. Возможно, самой девочки, возможно, ее брата. Но отпечаток, вне всякого сомнения, слишком велик, чтобы принадлежать детям. Гроб прекрасно сохранил его, а теперь у нас он прочно зафиксирован.

Крайцлер поднял голову — он сиял, насколько этого от него вообще можно было ожидать:

— Дорогой мой детектив-сержант, это настолько же впечатляюще, насколько и неожиданно!

Маркус отвернулся, смущенно улыбаясь, и тут с прежней тревогой в голосе вступил Люциус:

— Прошу вас, не забывайте, доктор: это не имеет юридической или судебной силы. Это всего лишь зацепка и может служить только расследованию, не более.

— А более и не требуется, детектив-сержант, кроме разве что… — Ласло дважды хлопнул в ладоши и обратился к официанту, возникшему на пороге: — Десерта! Который вы, джентльмены, более чем заслужили.

Официанты унесли остатки нашего ужина и вернулись с грушами — вымоченными в вине, зажаренными во фритюре, посыпанными сахарной пудрой и политыми абрикосовым соусом. Я подумал, что Люциуса при виде их хватит удар. Крайцлер по-прежнему не спускал с братьев глаз.

— Это был действительно достойный труд. Но я боюсь, джентльмены, вам пришлось выполнять его, основываясь на не вполне… верных данных. За что приношу свои извинения.

Вслед за этим мы объяснили братьям Айзексонам истинную причину нашего расследования — за грушами и последовавшими за ними не менее прелестными птифурами. Ничто не замалчивалось — ни состояние тела Джорджио Санторелли, ни проблемы с Флинном и Коннором, ни наша встреча с Рузвельтом, ни беседа Сары с миссис Санторелли. Никто из нас не приукрашивал предмет наших поисков — человека, за которым мы охотились. Крайцлер сказал, что убийца, возможно, неосознанно подталкивает нас к поискам, но сознательно сосредоточен на одном насилии, и стоит нам лишь подобраться к нему поближе, насилие это может обратиться и на нас. Предостережение заставило Маркуса и Люциуса на миг примолкнуть — особенно после того, как им стало ясно, что все действия мы должны предпринимать втайне: официальные власти в случае разоблачения открестятся от нас. Но перспектива окрылила обоих. Любой хороший детектив ощутил бы на их месте то же самое — это был единственный шанс в жизни: проверить новую методику, причем вне удушающей хватки управленческой бюрократии, и, не исключено, сделать себе имя, если дело закончится успехом.

И должен признаться: после всей той еды, что мы поглотили, и вина ей под стать подобный вывод был просто неизбежен. Какими бы экстравагантными порой ни казались нам троим манеры братьев Айзексонов, их работа перевешивала все сомнения: за один день мы получили основное представление о физическом облике нашего убийцы, оружие преступления и, больше того — наглядный отпечаток конкретного физического свойства, который мог рано или поздно изобличить преступника. Добавьте к этому плоды Сариной инициативы — первое представление о том, что общего у всех жертв убийцы, — и для человека в некотором подпитии успех становился более чем осязаем.