Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

— Благодарю, ваше величество! — встал на одно колено Махсум, а Ахмед лишь хлопнул себя пол лбу рукой. — Э-э, великий эмир, — быстро поправился молодой человек и обернулся к Ахмеду. — Так?

Ахмед только головой повертел и что-то промычал.

— Ты можешь идти, — повел эмир рукой, не придав никакого значения словам Махсума. Возможно, он даже ничего не расслышал. Ему уже порядком наскучила эта церемония.

Махсум выпрямился, еще раз поклонился на всякий случай и направился к выходу из залы, чеканя шаг. Ахмед, раболепно кланяясь, поспешил за ним следом.

Но уйти далеко им не удалось. Стоило Махсуму выйти в коридор, как его тут же обступили двое, загородив дорогу.

Махсум остановился попятившись.

Ахмед побледнел.

— Кто вы и что вам от нас надо? — спросил Махсум, вглядываясь в грозные лица.

— Хе-хе, — сказал длинный и тощий, наступая на Махсума, — разве ты не слышал обо мне, крысеныш? Я Халим. Главный эмирский соглядатай. А это, — указал он на плечистого крепыша, — это наш уважаемый Начальник дворцовой стражи. Его зовут Сартор.

— Очень рад, так сказать. Польщен и прочее и прочее… — Махсум отступил к стене. — И что же вам от нас надо?

— Деньги. Ты отдашь их нам.

— С чего это вдруг? — Махсум спрятал увесистый кошель за спину.

— А с того, мой недогадливый разбойный друг, что мы знаем, кто ты такой есть на самом деле и какие делишки крутишь с этим грязным сборщиком податей Мансуром. Поэтому, если хочешь выйти живым из дворца, то сейчас же отдашь нам мешочек, который прячешь за спиной.

— Возьмите, — недолго думая, протянул им мешок Махсум. — Не очень-то, если честно, и хотелось.

— О-о! — обрадовался Халим, хватая мешок и поглаживая его бок. — Ты умный человек, Черный Махсум. С тобой приятно иметь дело.

— Благодарю. Мы можем идти? — спросил тот, засовывая пальцы рук за пояс.

— Конечно, иди, — разрешил Халим, отступая в сторонку. — Доброго тебе дня.

— И вам того же, почтеннейший, — Махсум важно прошел между двумя высокими начальниками и ускорил шаг, ожидая какой-нибудь новой подлости, но высоким начальникам было уже не до того — они спешно делили деньги, гневно рыча и выхватывая мешок друг у друга.

— С-сволочи! — процедил сквозь зубы Ахмед, когда они уже порядком отдалились от дворцовых ворот.

— Да ладно тебе, Ахмед. Денег у нас мало, что ли? — попытался успокоить Махсум своего верного телохранителя. — А вот то, что фраер наш засветился — это плохо.

— Очень нехорошо, — подтвердил Ахмед, поцокав языком. — Да и не нравится он мне что-то в последнее время. Борзеет пахан заплесневелый. Или плесень пахановая? Как правильно, шеф?

— И так и этак плохо, — отозвался Махсум, размышляя о своем. — Главное, чтобы он не засыпался окончательно и нас за собой не потянул.

— Он может, он такой!

— А от этих жлобов фиг потом откупишься!

— Точно!

— Какой же ты, Ахмед, все-таки… Нет, там, приободрить немного, поддержать, сказать, что неправ.

— А что я могу, шеф? Фраер-то как пить дать лопух рязанский, а те двое — два мутных жлоба, век воли не видать! Кстати, шеф, давно хотел спросить у вас: а что означает «рязанский»?

— Да ну тебя, Ахмед! — только отмахнулся от него Махсум, отвязывая своего коня от дерева. — Слушай!

— Что? — Ахмед замер с поднятой ногой, которую собирался перекинуть через седло, и прислушался.

— Да нет, не то! Я подумал, а почему бы нам на этих самых гулей не охотиться? Это же четверть косаря с рыла!

— Да-а, только где их столько набрать этих самых гулей? — с сомнением покачал головой Ахмед, усаживаясь в седло.

— А мы их разводить будем!

— Вы с ума сошли, шеф! — отшатнулся от него Ахмед вместе с конем.

— Ладно, не бойся. Я пошутил.

— Ну и шутки у вас!

Они развернулись и направились прочь от дворцовой стены. Каждый думал о своем, но мысли текли в одном направлении: как быть дальше, и чем все это в конце концов закончится…

А в это же самое время Касым вертелся у музыкальной лавки уже битые полчаса, присматриваясь к дутарам, вертя их так и сяк, водя пальцами по грифу, дергая струны и вслушиваясь в звук. Затем он вздыхал, вешал дутар на место и переходил к следующему. Иногда, словно вспомнив о чем-то, он возвращался к одному из них, и все повторялось сызнова. Торговец с печалью и грустью в глазах пристально наблюдал за слишком придирчивым покупателем.

— Послушай, друг, — не выдержал наконец тот, когда Касым пошел на пятый или шестой круг (торговец сам уже сбился со счету), — ты словно не дутар, а женщину выбираешь!

— Э, что ты знаешь о женщинах и о дутарах! Сравнил тоже!

— Но я их делаю!

— Кого, женщин? — спросил Касым, беря в руки очередной дутар.

— О Аллах! Дутары, разумеется! А женщин делают…

— Без тебя знаю, кто их делает! Сколько стоит этот?

— О, да ты знаешь истинный толк в инструментах! Этот дутар по звучанию схож с трелью соловья, журчанием горного ручья и нежным голосом юной красавицы.

— Я тебя о чем вообще спрашивал? — накинулся на торговца Касым, все еще пребывающий под впечатлением вчерашнего возвращения домой. Ручьи и красавицы вызывали сейчас в нем лишь одни неприятные воспоминания. — Я тебя разве о журчащих женщинах спрашивал, щебечущих соловьями в горных ручьях?