Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

— Все, молчу-молчу! — заверил его дух. — Продолжай. Только…

— Что?

— Разбойники могут вот-вот вернуться, и тогда ты точно останешься без топора, без плова и, главное, без головы, а это так печально!

— Знаешь, это не смешно! — разозлился Али-баба.

— Совсем не смешно. И поэтому я тебе предлагаю все упростить до минимума.

— Как-как? — не понял Али-баба мудреное слово.

— То есть, не мудрствуя лукаво. Не напрягая ума.

— Понятно, — кивнул Али-баба.

— Я тебе предлагаю мешок золота. Бери и иди!

— Куда мне столько денег, о дух?

— Э-э, бестолковый юноша, денег много не бывает, особенно когда есть жена, дети.

— Но у меня нет ни жены, ни детей! Только старая матушка.

— Вот ее и порадуешь.

— Ну, хорошо, — подумав некоторое время, согласился Али-баба с духом Сим-сим. — Только ради матушки!

— А, может, все-таки возьмешь два мешка?

— Нет! Одного мешка вполне достаточно, — решительно отрезал Али-баба.

— Как знаешь, — согласился с ним дух Сим-сим, но голос у него был почему-то весьма довольный. — Вот, забирай! — к самым ногам Али-бабы из-за сундуков выкатился довольно внушительный мешок из крепкой ткани с меткой на боку — черный коршун, распростерший в полете крылья.

— Спасибо, о добрый дух Сим-сим! — обрадовался Али-баба, завертевшись вокруг мешка с деньгами. — Я никогда не забуду твоей доброты!

— Без проблем! Заходи, если что, — довольно прогудел дух. — Да, и не вздумай кому-нибудь рассказать обо мне!

— Клянусь! — выпятил грудь колесом Али-баба, пуча глаза.

— А теперь уходи и дай мне поспать. Покоя нет бедному старому духу: ночью пьют и устраивают дебоши, утром ни свет ни заря вопят, как резанные, а после шляются всякие разные — две монеты, нет три! Ну, чего стоишь? Иди!

— Спасибо!..

— О, горе мне! Уйдешь ты, наконец, или нет?

— Все-все, прости, о дух. Я уже ухожу, — Али-баба с трудом доволок мешок до дверей и вытер рукавом рубахи пот, выступивший на лбу. — Сим-сим, откройся!

Двери, прогромыхав, распахнулись, и в пещеру влетел радостный ослик, заскакав вокруг хозяина, оказавшегося живым и невредимым. Но радость его было недолгой. Али-баба, поднатужившись, взгромоздил на спину осла тяжеленный мешок. У ослика тут же начали подгибаться ноги.

— Только попробуй уронить! — честно предупредил его Али-баба. — В этом мешке и твое новое стойло, и уздечка, и еда. Так что смотри!

— Иа! — обрадовался ослик и, позабыв о тяжести груза, бодро потрусил прочь от пещеры. Али-баба заторопился следом за ним.

— А дверь? — выдохнул ему вдогонку дух, но Али-баба, уже достигший реки, не услышал его. — Ну что же за бестолковая молодежь нынче пошла! Все приходится делать самому. О-хо-хо!

Дверь-стена пещеры вновь замкнулась, заглушив причитания старого ворчливого духа.

Глава 4. Первый блин комом

Верблюды, важно вскинув головы и озирая бесконечное царство барханов пренебрежительно-отрешенными взглядами, брели по пустыне. Сухой раскаленный песок шуршал, похрустывал под их крепкими голенастыми ногами. Погонщики не торопили животных. Верблюды и сами прекрасно знали, куда и с какой скоростью им надлежит двигаться. Это был для них не первый и потому самый обычный переход. В двух днях пути их ждал оазис с колодцем и несколькими пальмами, где их обязательно напоят и дадут вдосталь наестся свежих зеленых колючек — больше верблюдам не было ни до чего дела.

Люди, напротив, все больше проявляли беспокойство, ведь именно где-то в этих местах обычно исчезали караваны. Богатые торговцы с тревогой озирались по сторонам, охрана от малейшего шороха хваталась за сабли и крепче стискивала копья, но каждый раз выяснялось, что источником очередного переполоха стало перекати-поле, любопытный пустынный тушканчик или потревоженная змея. Все неустанно молились про себя, прося Аллаха отвести от них беду. В разгоряченных ожиданием беды головах роились страшные картины, и вот оно началось!

Сначала из-за высокого бархана справа, чей бок круто обрывался со стороны каравана, послышалась незнакомая песня на непривычный восточному человеку мотив: «Постой, паровоз. Не стучите колеса. Кондуктор, нажми на тормоза-а-а…» Слова песни были непонятны, и оттого еще сильнее нагоняли страх. Кто его знает, что означал на самом деле этот самый «паровоз», и почему колеса вообще должны стучать. И что это еще за «кондуктор» такой, который должен нажать на какие-то там «тормоза». Вероятно, эти слова несли некий тайный смысл, — обязательно страшный, а как же иначе! — и в караване началась тихая паника, постепенно перешедшая в панику неописуемо громкую и безудержно-стремительную.