Александр Одоевский

Пущин ни в чем не признался товарищу. Славу и гордость русской поэзии берегли.

А время не стояло на месте. Но сколько ждать прекрасную зарю, что взойдет «на обломках самовластья»?

Хотелось бы увидеть ее при жизни. Тем более в мире происходили такие события, читая о которых, трудно и самому что-либо не предпринять.

Январь 1820 года. В Испании революция! Во главе восставших Рафаэль Риэго…

Март… Фердинанд VII, охваченный ужасом, признает конституцию, решается отменить инквизицию.

«Слава гишпанскому народу! — восторженно восклицает Николай Тургенев. — Инсургенты вели себя весьма благородно. Объявили народу, что они хотят конституции, без которой Гишпания не может быть благополучна, объявили, что, может, предприятие их не удастся, они погибнут все жертвами за любовь свою к отечеству, но что память о сем предприятии, память о конституции, о свободе будет жить, останется в сердце гишпанского народа…»

Юным республиканцам из России хотелось походить на них.

Разве не прекрасно — остаться в памяти своего народа! Но хватит ли сил возвыситься над слабостью человеческого духа?..

Князь Петр Андреевич Вяземский горько посмеется над своими «либеральными грехами», вспомнив надежды, связанные с Александром I, так и не подписавшим конституцию Российской империи.

«В самый тот приезд мой (1820 г. — В. Я.) был я соучастником в записке, поданной государю (по предварительному его соизволению) от имени гр. Воронцова, кн. Меншикова и других, в которой всеподданнейше просили мы его о позволении приступить теоретически и практически к рассмотрению и решению важного государственного вопроса об освобождении крестьян от крепостной зависимости… Генерал-адъютант Васильчиков, сперва подписавший эту бумагу и на другой день отказавшийся от своей подписи, вероятно, был главнейшею причиной неудачи в деле, которое началось под счастливым знаменованном».

Позже, имея в виду свою неудачу, он напишет: «Злоупотребления режутся на меди, а добрые замыслы пишутся на песке. Я здесь недолго прожил, а успел уже видеть, как разнесло ветром начертание прекрасных предположений. Грустно и гадко. И самые честные люди из видных не что иное, как временщики: по движению сердца благородного бросаются вперед; по причине трусить — при первом движении августейшего махалы отскакивают назад. И до сей поры адская надпись Данта блестит еще в полном сиянии на заставе петербургской…»

Вяземский прав.

«Оставь надежду всяк сюда входящий!» — надпись столь же злободневная в его времена, как и в дантовские… Государь запретил этому «декабристу без декабря» вернуться в Варшаву. Александр I в сильном гневе.

А Европу лихорадило…

В июле 1820 года карбонарии принудили неаполитанского короля согласиться на конституцию.

Через месяц вспыхнула революция в Португалии.

В начале следующего года — восстание в Греции. Офицер русской армии князь Александр Ипсиланти возглавил национально-освободительное движение против гнета Турции.

«Происшествия 1812, 13, 14 и 15 годов, равно как предшествовавших и последовавших времен, показали столько престолов низверженных, столько других постановленных, столько царств уничтоженных, столько вновь учрежденных, столько царей изгнанных, столько возвратившихся или призванных и столько опять изгнанных, столько революций совершенных, столько переворотов произведенных, что все сии происшествия ознакомили умы с революциями, с возможностями и удобностями оные производить. К тому же имеет каждый век свою отличительную черту. Нынешний ознаменовывается революционными мыслями… Дух преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать.

Вот причины, полагаю я, которые породили революционные мысли и правила и укоренили оные в умах. Что же касается до распространения духа преобразования по государству, то нельзя приписать сие нашему обществу, ибо оно слишком еще было малочисленно, дабы какое-нибудь иметь на сей счет общее влияние, но приписать должно, полагаю я, ежели мысли сии точно распространились, общим причинам, вышеизложенным и действовавшим на прочие умы точно так же, как и на умы членов общества. Может быть, что к тому содействовал также и дух неудовольствия совершенно независимо от тайного общества…»

Так гораздо позже напишет П. И. Пестель.

Целью движения союз ставил республику.

В «Союзе благоденствия» спорили. Не ускорить ли пришествие республики цареубийством? Не охватит ли Россию анархия? Быть ли правлению, облеченному верховной властью?.. Не станет ли сие заменой одного деспотизма другим?..

Семеновская история усилила разногласия.

Приговор, вынесенный Александром, всех поразил: нижних чинов отправить в разные полки, офицеров из гвардии перевести в армейские полки, а 1-ю роту и Шварца предать военному суду.

Семеновцы, пораженные жестокостью прочтенного им приказа, долго молчали, а потом… седоусые гвардейцы, не выдержав, зарыдали и стали обниматься друг с другом, как бы прощаясь навеки.

Семеновские офицеры разъезжались в разные стороны.

Среди них и Сергей Муравьев-Апостол, и Михаил Бестужев-Рюмин…