Константин Николаевич поначалу питал чрезмерные иллюзии и явно переоценивал свое значение. Он выпустил воззвание к полякам с призывом «трудиться сообща и в мире для счастия Польши». Великий князь не знал, что тот же Ярошинский неделей раньше стрелял в графа Лидерса, но неудачно, публика в Саксонском саду помогла ему скрыться. Последовали два покушения на умеренного реформатора Велепольского, изменившего, по мнению радикалов, польскому делу и склонившемуся на сторону России.
Из дневника великого князя: «5 августа. За обедней с детьми в Лазенках. Остальной день дома. Ничего особенного. Приказал торопить дело Ржонцы (покушавшегося на жизнь маркиза Велепольского). От Саши телеграф, чтобы их вешать, а не расстреливать.
7 августа. Утром подписал смертный приговор Ярошинского. Это ужасная вещь, и я никому не желаю перечувствовать то, что у меня в сердце происходило…»
Оппозиционное шляхетство подало адрес царскому наместнику, подписанный тремястами дворян. В нем содержалось требование не только полной независимости Польши, но и возврата ее древних прав, вольностей и границ. В такой накаленной обстановке требовался любой предлог для открытого выступления.
В начале января 1863 года был объявлен рекрутский набор и взволновалась Варшава, а ночью с 10 на 11 января по всему Царству прокатились внезапные нападения на русские войска. Солдат убивали спящими.
13 января Александр Николаевич по окончании развода от лейб-гвардии Измайловского полка сам объявил войскам о мятеже.
Но вернемся чуть назад. Дело в том, что в начале бурных варшавских событий в самом пекле оказался второй сын государя – великий князь Александр. С какой целью был послан в Варшаву семнадцатилетний Сашка? Только ли навестить любимых дядю и тетю? Конечной целью его была Германия, а великому князю он вез личное письмо от государя.
Так или иначе, 26 июня он прибыл на станцию железной дороги, где его встречали великий князь Константин Николаевич с рукой на перевязи. Поодаль стояли главные начальники. В открытой коляске поехали в Бельведерский дворец.
«Конвой ехал спереди, сзади и с боков, – описывал великий князь Александр свое путешествие в письме к отцу. – Народу не было, около станции только одни евреи, они кричали „Ура!“ По улицам народу было немного и некоторые снимали шапки… Дядя очень похудел и бледен… Варшава теперь очень грустное впечатление производит. Везде войска в полном вооружении и на каждом шагу полиция… Жалко, что нельзя свободно гулять по саду без конвоя».
Известный впоследствии русский юрист (поляк по происхождению) В.Д. Спасович также был в то лето в Варшаве и поражался явлениям буйного насилия на улицах, напускного пафоса, полного господства фразеров и горлопанов, недоучившихся студентов и бешеных сумасбродов (без которых никакая революция невозможна). «Всего ужаснее, – вспоминал позднее Спасович, – была полная бесхарактерность интеллигентных классов, знати и среднего сословия, ведомых революционерами как будто бы на привязи и точно на убой…»
Итак, вначале Александр Николаевич попробовал кнут, но этого и ждали руководители восстания. Волнения переросли в настоящую войну, и к середине 1863 года охватили Царство Польское, Литву, Правобережную Украину и частично Белоруссию. Помимо лозунга национального освобождения, восстановления национальной независимости Польши, участниками двигало стремление к устранению одиозных феодальных пережитков и гнета царских чиновников. Мятежом руководил тайный комитет, державший в страхе всю страну системой террора и казнями лиц, шедших против восстания. Расчет был, конечно, не на военную силу, а на поддержку западных держав, до которой следовало продержаться.
Вождями мятежа двигало искреннее стремление к утверждению своей аристократической и католической цивилизации, по вопиющей несправедливости судьбы уступившей «варварскому народу». Они так и не поймут, что русские «хлопы» не выше и не ниже их, а просто принадлежат иной культуре, иной цивилизации, но по роковому сцеплению истории принуждены объединить разные народы в рамках империи.
Вожди требовали не только возвращения всех прав и вольностей, но и восстановления Польши в границах 1772 года, включавших Литву, Белоруссию и Правобережную Украину. Кроме того, шляхетское руководство не спешило с решением аграрного вопроса. Два этих обстоятельства предопределили судьбу восстания.
Требование пересмотра границ вызвало взрыв русского патриотизма. Ярким его выразителем явился в «Московских ведомостях» М.Н. Катков, более сдержанно писали Н.Н. Страхов и М.Е. Салтыков. «Дерзкие притязания поляков», русская кровь, проливаемая мятежниками, известия о замышляемом вмешательстве нескольких европейских держав во внутренние дела России глубоко возмутили русское общество, преисполнили его пламенным патриотическим негодованием и обеспечили правительству моральную поддержку в подавлении восстания.