Константин Николаевич после решения крестьянской проблемы весь обратился к польским делам, много думал о них, много толковал с приближенными. Образ жизни его и характер не переменились. Вот записи из его дневника за апрель 1862 года: «Вечером у меня в кабинете для жинки играли трио Бетховена. Прелесть, и весь вечерок очень хорошо удался». «На большом параде, когда скакал после проезда государя, лошадь на скаку ударила задней ногой в мою ногу ниже икры. Не очень больно, но стало влажно. Обильное кровотечение». «Был утром с обыкновенным докладом у Саши».
Валуев, близко узнавший его в эти дни, дает великому князю такую характеристику: «Он умен, но исполнен странных противоречий, имеет опыт в делах и порою изумительно незрел, обнимает быстро, понимает тонко, а в некоторых вопросах почти детски наивен». По мнению Валуева и немалой части царедворцев, Константин Николаевич сознательно стремился занять пост в Варшаве, дабы обрести наконец самостоятельное положение, избавиться от роли «второго номера», постоянно выглядывающего из-под руки Первого. В этом его поддерживала жена Александра Иосифовна, энергичная и честолюбивая, которой уже виделся свой двор, свое царство. Строгая Анна Тютчева, ревниво относившаяся к поползновениям Константина и Александры играть значительную роль, так отзывалась о ней: «Великая княгиня не умна, еще менее образованна и воспитана, но в ее манерах и в ее тоне есть веселое, молодое изящество и добродушная распущенность, составляющие ее прелесть…» А великий князь пока еще пылко любил свою жинку.
Собирались быстро, и 19 июня Константин выехал в Варшаву, несмотря на девятый месяц беременности жены, настоявшей на том, чтобы ехать с ним.
Польский вопрос встал в ряды первоочередных и занимал умы многих. Дмитрий Милютин полагал, что решать его жесткими методами Сухозанета едва ли возможно, и написал в Париж брату Николаю, приглашая срочно прибыть в Петербург. Используя опыт мирного решения крестьянской проблемы, Милютин побуждал государя к такого же рода реформаторским шагам и в Царстве Польском, дабы не затаптывать мятежный огонь, а разом лишить его опоры – польского крестьянства. Недоброжелатели военного министра заговорили в салонах, что Милютин проталкивает братца – через Варшаву – на место Валуева, чтобы усилить борьбу против дворянства. Отношения двух министров стали еще более напряженными.
Великая княгиня Елена Павловна была настроена скептически и желала Николаю Милютину, чтобы его «миновал опаснейший варшавский пост, который отнял бы его у России, без всякого шанса успеха во враждебной стране, законы и стремления которой нужно еще изучить, и которая долго еще будет обращать в жертвы тех русских, что будут посланы туда».
Государь милостиво принял младшего Милютина, но ожидаемого назначения не дал. Возможно, здесь сыграли роль его предубеждение против «красного», а также наговоры великой княгини Александры Иосифовны, активно не любившей обоих Милютиных. Но вероятнее, что тогда Александр Николаевич приберегал сильные средства. Тем не менее Николай Милютин остался в Петербурге и, как вскоре обнаружилось, поступил верно.
В Варшаве Велепольский был поставлен во главе гражданской администрации. Был учрежден государственный совет из поляков. По губерниям устроены советы местного самоуправления. Суд, школы и церковные дела предположено было отдать в ведение польских «комиссий» (министерств). Но радикалы сочли, что уступчивость русского правительства есть показатель его слабости.
Из Варшавы в Петербург пришло известие, что на другой день по приезде, 21 июня, при выходе из театра в великого князя Константина стреляли из пистолета. Стреляли в упор. Пуля прошла через эполет и легко ранила в плечо.
В тот день Константин Николаевич скомканно записал в дневник: «21 июня. Прием военных, духовенства и гражданских властей. С жинкой в замок, осмотрели комнаты и залы. Требуют больших переделок. Перед обедом писал Саше. За обедом гости. Потом один в театр. Не слишком дурно. После второго акта хотел отправиться. Только сел в коляску, выходит из толпы человек, я думал, проситель. Но он приложил мне ко груди в упор и выстрелил. Его тотчас схватили. Я бросился назад в театр, не зная, что я – убит или ранен. Оказалось, что пуля пробила пальто, сюртук, галстук, рубашку, ранила меня под ключицей, ушибла кость, но не сломала ее, а тут же остановилась, перепутавшись на снурке лорнетки с канителью от эполет. Один Бог спас. Я тут же помолился. Какой-то доктор сделал мне первую перевязку. Телеграфировал Саше. Общее остервенение и ужас… В 11 часов в карете с сильным эскортом воротился в Бельведер. Сказал жинке так, чтобы не было испуга. Дома другая повязка и лег. Дрожь скоро прошла. Долго приходили разные донесения и ответный телеграф от Саши. Хорошо спал».
Злодеем оказался подмастерье портного Людвиг Ярошинский. Организатор покушения – Игнатий Хмельницкий. Намеревались стрелять днем раньше на станции, но Ярошинский не решился при беременной жене наместника.