Александр II

7 апреля перед Зимним дворцом прошла манифестация. Площадь была запружена народом. Перед балконом, выходящим к Адмиралтейству, толпа принялась кричать «Ура!», да так упорно и страшно, что Александр Николаевич решил выйти. Восторг собравшихся был велик. Следом вышла Мария Александровна – те же радостные клики.

Высшее петербургское общество поднесло генералу Муравьеву, усмирителю Польши, образ в день его именин. Предметом шумного обсуждения стал отказ участвовать в этом акте генерал-губернатора князя Суворова, заявившего, что он не сделает этой чести такому людоеду. «О, гуманнейший генерал-губернатор! Как вы глупы! – возмущался на страницах своего дневника Никитенко. – Неужели вы думаете, что бунты могут быть укрощаемы гуманными внушениями, наподобие назимовских, а не казнями?… Почему же не повесить было несколько ксендзов и отчаянных повстанцев, когда они вешали и мучили наших солдат, священников и всех, кто попадал им в руки?»

На концертах публика заставляла музыкантов по несколько раз исполнять гимн «Боже, царя храни». В Большом театре с особенным энтузиазмом принималась «Жизнь за царя». Настроение народное было весьма определенным, но петербургские либеральные газеты хранили об этом полное молчание. 10 августа 1863 года в московской газете «День» было напечатано стихотворение Тютчева, выражавшее мысли и чувства большинства в русском обществе:

…Осьмой уж месяц длятся эти битвы,
Геройский пыл, предательство и ложь,
Притон разбойничий в дому молитвы,
В одной руке распятие и нож.

… И этот клич сочувствия слепого,
Всемирный клич к неистовой борьбе,
Разврат умов и искаженье слова —
Все поднялось и все грозит тебе,

О край родной! – такого ополченья
Мир не видал с первоначальных дней…
Велико, знать, о Русь, твое значенье!
Мужайся, стой, крепись и одолей!

Лишь герценовский «Колокол» ударил поперек общественного настроения и призывал всех русских «свергнуть с себя устарелое и оскорбительное иго правительственной опеки», а солдат и офицеров – «идти под суд, в арестантские роты, быть расстрелянными, но не подымать оружия против поляков». Бунтарю на берегах Темзы не надоедало играть в слова. Умнейший и талантливейший человек, он призывал фактически к революции, сам тут же признавая: «У нас ничего не готово» и сам не желая прихода на родную землю кровавого праздника зла.

Весной 1863 года Пруссия предложила содействовать в подавлении мятежа. В самом начале восстания Бисмарк полагал, что Россия откажется от Польши, а тогда «мы начнем действовать, – решил он. – Займем Польшу, и через три года там будет все германизировано». Когда же слабость повстанцев стала очевидной, Бисмарк от имени всецело послушного ему короля Вильгельма I предложил Петербургу помощь. Согласно заключенной конвенции, русским войскам позволялось преследовать повстанцев на прусской территории.

Любопытно, что «классовый противник» канцлера Карл Маркс в Лондоне написал от имени Немецкого рабочего союза воззвание, в котором провозглашалось: «Восстановление Польши – вот что должно быть огненными буквами начертано на знамени немецкого рабочего класса».

Наполеон III также выразил глубокую обеспокоенность судьбой Польши, примериваясь, как бы упрочить гегемонию Франции в Европе. Он предложил созвать конгресс.

Англия основывала свое право на вмешательство в польские дела актом Венского конгресса, согласно которому русское правительство не имело права обращаться с Польшей как с завоеванной страной. Министр иностранных дел Джон Россель полагал, что Россия побоится конфликта и с Францией и с Англией. В Петербург была направлена резкая до враждебности нота, в которой утверждалось, что Россия, не давая Польше политической самостоятельности, исключает себя из общения с цивилизованным миром.

Итак, «цивилизованный мир» решил «защитить» Польшу. Можно ли было ему противостоять? Александр Николаевич, этот «мягкий», «нерешительный» человек, как и восемь лет назад, проявил твердость характера. Ноты были вежливо отклонены.

Папа Римский Пий IX прислал письмо государю с призывом защитить католическую церковь в Польше. Александр Николаевич сам отвечал, что репрессии направлены не против церкви, а против духовных лиц, участвовавших в мятеже.

Только Соединенные Штаты отклонили англо-французский призыв вмешаться в политические дела Старого Света. «Федеральное правительство, – отмечал А.М. Горчаков, – дало тем пример прямодушия и честности, от которого только может возрасти уважение, питаемое нашим Августейшим Государем к американскому народу».