Алая Топь

Милорада вскинула голову. На пороге ее светлицы, привалившись к косяку, стояла Дана. Скрестив руки на груди, она внимательно смотрела на пляшущие в воздухе иглы и парящие пяльца. Милорада попыталась схватить их, но в следующее мгновение опустила руки под пристальным взглядом Даны.

– Только не говори, что Святослав велел тебе скрываться, – хмыкнула княгиня.

– Он сказал, что людям не стоит это видеть.

– Отчасти он прав, – покачала головой Дана, взвешивая каждое слово. – Но здесь все иначе. Ты ведь и сама понимаешь.

Губы княгини растянулись в улыбке. Она взмахнула рукой, и шторы сами задернулись, наполняя комнату полумраком. Заплясали огоньки свечей. Милорада присмотрелась и разглядела, что сальные свечи не плавились.

– Это не настоящий огонь, – отметила она.

– Стала бы я пользоваться настоящим, – хохотнула княгиня. – А ты что, умеешь?

Милорада сдержанно кивнула. В глазах Даны появился интерес. Она осторожно шагнула к будущей невестке.

– Почему ты тут сидишь, как девица в беде? Ждешь, что наш княжич спасет тебя от одиночества?

– У меня тут свои дела, – пожала плечами девушка, кивая на рукоделие.

Дана усмехнулась и закатила глаза.

– Ну конечно же. Пока он скачет по городу и кормит бедноту сотворенными тобой хлебами, ты сидишь тут, – с издевкой проговорила она. – Так ты себе вашу жизнь представляла, когда покидала с женихом свою глушь?

– Какая вообще разница? – дернула плечом Милорада.

Она могла одним взмахом руки выгнать княгиню из светлицы, но рука отчего-то не поднималась. Было в речах Даны что-то такое, что заставляло девушку слушать. Как будто женщина знала, о чем говорила. Никогда прежде у Милорады не возникало такого ощущения: стоило ей спросить Ягу про людей, та отнекивалась или бросалась поговорками. В изумрудных же глазах Даны горело знание.

Княгиня тем временем подобралась ближе, села бочком на другой конец лавки и посмотрела на будущую невестку с пониманием и нежностью.

– Милое дитя, такова их природа. Мужчин, – на всякий случай уточнила она. – Сперва они клянутся в любви, говорят, что не могут без нас, что мы их вдохновляем и придаем сил. А потом – забывают. Привыкают к тому, что мы всегда рядом. Чувствуют себя хозяевами, но почему-то мы должны заботиться о них. Ты ведь уже поняла, что это такое? Когда предлагаешь ему заботу в обмен на хотя бы один нежный взгляд?

Дана столь тонко описывала чувства Милорады, что девушка ощутила обиду, пронзившую душу насквозь. Как она могла так хорошо знать, что ее тревожит? И почему при всех способностях, красоте и колдовстве Милорады это случилось именно с ней?

– Ах, как ты побагровела, – заметила Дана. – Ну, не дуйся, лучше злись. Ты ведь делаешь все правильно: заботишься, слушаешь, ждешь. Этому женщин учат из поколения в поколение и еще долго будут учить.

– Но я так не хочу! – выпалила Милорада. Рукоделие упало на пол.

Дана довольно хмыкнула.

– А вот это уже правильный подход. Раз не хочешь – не будешь. Ты ведь не из тех девиц, которых держали в светлицах, день и ночь учили вязать и прясть?

– Нет.

– То-то же. Ты можешь гораздо больше. Так ведь?

– Я могу заставить деревья цвести, – пожала плечами девушка.

– А хочешь, я покажу тебе кое-что полезное? – заговорщически подмигнула ей Дана и улыбнулась. Тепло, участливо, как в представлении Милорады могла улыбаться только мать.

И девушка не удержалась от кивка. Дана просияла, взяла Милораду за руку и повела было за собой, но кое-что привлекло ее внимание.

– Что это у тебя здесь? – она провела большим пальцем по россыпи родинок у основания ладони девушки. Стоило повернуть руку, и получался совершенный, как луна, круг.

– Пятнышки, – пожала плечами Милорада. – Сколько себя помню оно у меня.

– Пятнышки, – довольно кивнула Дана и повела девушку прочь из светлицы.

* * *

Воздух был по-зимнему морозен. Вдохнешь – и горло покроется шипами льда. Небо прогнулось под тяжестью неподвижных снеговых облаков. Они напоролись брюхами на шпили башен, распластали бока по покатым крышам, но так и не просыпались снегом. Не было ни ветра, ни движения, ни света – все сковал мороз. И только в башне, где стены и полы были выложены обсидианом, а окна закрыты мерцающим черным бархатом, грудь, стиснутая тяжелым серебряным панцирем, поднялась. Густые брови сошлись над переносицей. Длинные черные ресницы задрожали. Тонкие губы разомкнулись, и с них на выдохе сорвалось: «Милорада».

И тут же скованный морозом край сбросил с себя оцепенение. Повалил снег.

* * *

Влас сидел в углу трапезной в доме Молчана. Жилище воеводы больше напоминало берлогу: оно выглядело сбитым на скорую руку и никак не соответствующим важному, близкому к князю человеку. Жена Молчана явно не одобряла царивший в доме полумрак, грубую и громоздкую мебель, поверх которой были навалены князевы дары: шубы, ткани, украшения, книги. Казалось, Молчан вообще мало интересовался вещами и его не волновало ничего, кроме порядка и правильности.

– Надо сделать все по правде. Женись на невесте своей, а Дану – вон из терема пинком под зад, – твердил он уже в который раз. – Старый князь власти ей не завещал, она ее, считай, украла.