—Я полагаю, я умру достойно. А ты что думаешь? — Памела кладет руку на бок кошки. —Кстати, этот разговор надо бы зашифровать получше. Я оставила Аннетт одноразовый шифр. Почему бы тебе за ним не сходить? Тогда я тебе скажу, что еще задумала.
—Но моя тетя… — Амбер вспоминает ее, и ее взгляд расфокусируется. Оказывается, Аннетт уже ждет — доступ к секрету появляется в сознании Амбер, чуть ли не опережая сам запрос. —О. Понятно. Так все же, что ты собираешься делать с кошкой?
Памела вздыхает. —Я собираюсь отдать ее приставам — говорит она. —Кто-то же должен это сделать! И хорошо бы мы оказались подальше от города, когда они поймут, что это не Айнеко. Знаешь, а этот способ уйти мне нравится гораздо больше того, старого, о котором я думала до твоего появления. Никакие чертовы шантажисты не наложат свои руки на семейные драгоценности, если я еще хоть за что-то отвечаю. Слушай, а ты, часом, не самый ли гениальный преступник всех времен? Что-то я даже ни разу даже не слышала о финансовых пирамидах, способных инфицировать Экономику 2.0.
—Это… — Амбер сглатывает. —Это
—Нет. — Памела пренебрежительно отмахивается пятнистой рукой. —Я тут подумала… До чего же глупой старухой я была. — Она злобно ухмыляется. —Дурацкая затея — совершать медленное самоубийство через отвергание генной терапии и надеяться, что ты почувствуешь себя виноватой. Никакого изящества. Если я хочу заставить тебя чувствовать себя виноватой прямо сейчас, надо сделать кое-что получше, например — найти способ героически пожертвовать собой ради тебя.
—О, мама…
—Отставь свои „о, мама“ в сторонку. Я запорола собственную жизнь, не пытайся уболтать меня запороть и собственную смерть тоже. И не чувствуй себя виноватой. Дело во мне, а не в тебе. Это приказ.
Краем глаза Амбер замечает, как Сирхан яростно ей жестикулирует. Она разрешает ему подключиться и снова задумывается, что сказать. —Но…
—Здравствуйте, — это Город. — Вам стоит увидеть это. Дорожная обстановка! — В воздухе поверх тесной капсулы-склепа Памелы и сада оживших мертвецов-динозавров появляется рисованная анимированная диаграмма. Это карта сатурнианской погоды, и на ней, кроме города-кувшинки и капсулы Памелы, есть еще одна важная деталь — красная точка высоко в морозной стратосфере гиганта, приближающаяся со скоростью более десяти тысяч километров в час.
—О боже. Сирхан тоже понимает: не больше, чем через тридцать минут атмосферный корабль приставов окажется точно над ними. Амбер смотрит на карту, и противоречивые чувства одолевают ее. С одной стороны, они с матерью никогда не могли посмотреть друг другу глаза в глаза. Да что там: с тех пор, как Амбер ушла из дома, они все время точили друг на друга зубы. Стремление к полному контролю — и противоположные взгляды на то, какими должны быть их взаимоотношения. И обе они — не из тех, кто от своего отступает. Но теперь Памела делает ход конём — этот искусно задуманный акт самопожертвования переворачивает все кверху дном в этой игре. Он совершенно нелогичен — и он не терпит никаких возражений. Он полностью опровергает все ее обвинения в тщеславии и эгоцентризме, и он заставляет Амбер почувствовать себя по уши в дерьме. Не говоря уже о том, что это действие дражайшей матушки выставляет ее полной дурой перед Сирханом, ершистым и ненадежным сыном, которого она никогда не знала, зачатым от отца, которого ее нынешняя версия никогда бы не захотела уложить в постель…
Вдруг заметив, что на ее плечо тяжело опустилась узловатая коричневая рука, покрытая спутанной оранжевой шерстью, Амбер подпрыгивает чуть ли не выше головы.
—Чего тебе? — обрушивается она на обезьяну. —Ты Айнеко, да?
Обезьяна ухмыляется, обнажая зубы. У нее ужасающе тяжелое дыхание. —Если ты и дальше будешь такой, я задумаюсь, а чего это я с тобой разговариваю.
—Ты ведь, наверное… — Амбер щелкает пальцами. —Но!.. но!.. Мать же думает, что она контролирует тебя!
Обезьяна смотрит на нее с уничтожающим снисхождением. —Спасибо за участие. Я регулярно пересобираю свою прошивку, дорогая. И пересобираю сторонним компилятором, который сама же и склепала, начиная с охранного модуля, и всю дорогу оттуда.
—О… — Она замирает, уставившись на обезьяну. —Ты никак возвращаешься в семейство кошачьих?…
—Я непременно об этом подумаю — говорит Айнеко с деланным достоинством. Она тычет носом в воздух (в исполнении орангутана этот жест не достигает и половины кошачьего изящества) и продолжает. —Но пока, думаю, мне надо переговорить с твоим отцом.
—А для этого подправить автономные рефлексы — отвечает стая-Манфред. —Я вовсе не желаю, чтобы ты слопала кого-нибудь из меня.
—Не беспокойся, я уверена, что ты так же плох на вкус, как и твои шутки.
—Какие же вы дети! — Сирхан устало качает головой. —Сколько можно…