Аккорд

Мужчина ведет себя в семье так, как позволяет ему женщина. Есть женщины, которые в отношениях с мужем следуют внушенной им кем-то порочной идее: якобы, пользуясь его беспомощным влюбленным состоянием, следует с самого начала захватить власть и в дальнейшем поддерживать ее не столько хозяйским авторитетом, сколько снисходительным окриком – до тех пор, пока он не начнет огрызаться. Это будет означать, что пришло время сменить тактику, и горе той женщине, что не захочет этого сделать.

Лина была другой. Ее репутация зиждилась на стойком равнодушии к семейным делам. В будние дни мы виделись только утром и вечером. Разнесенные во времени и пространстве, наши московские маршруты (параллельные прямые нашего сожительства) никогда не пересекались. Но и сойдясь в одной квартире, наши следы продолжали подчиняться законам все той же антигуманной геометрии – то есть, если и пересекались, то нехотя и ненадолго. Лина либо искала уединения, либо, что то же самое, стремилась избавиться от меня при первой же возможности. Например, забравшись с ногами на диван, погружалась в чтение, предлагая мне передвигаться мимо нее на цыпочках, или не обращая на меня внимания, изводила себя долгими телефонными разговорами. И не дай мне бог смутить ее досуг звуками пианино! Как здесь не вспомнить Ирен с ее нежной, обволакивающей заботой!

Мои попытки сделать наши культурные интересы общими вязли в ее откровенном равнодушии. Полная противоположность нашему с Софи духовному резонансу! Мои трудовые подвиги ее мало интересовали, а житейские новости она и вовсе пропускала мимо ушей. Взгляд ее часто становится далеким и задумчивым. Застигнутая врасплох, она в лучшем случае отводила глаза, в худшем – раздраженно хмурилась. Благодаря матери она была избавлена от кулинарных забот, а заодно и от обязанности кормить уставшего, голодного, жаждущего душевного тепла мужа. Наступала ночь, и она ложилась со мной в постель, чтобы слившись перед сном на несколько бесчувственных минут, тут же отгородиться бессердечной спиной.

В выходные ей не сиделось дома, и мы уезжали в Москву, где ходили в гости к ее знакомым – моих она не признавала. Там она оживала и становилась той гордой и независимой барышней, какой я ее знал в наше первое лето. В такие моменты я тайком любовался ею – вызывающе молодой и красивой женщиной в самом начале своего грешного призвания. И чем больше любовался, тем сильнее переживал ее отчуждение. Ее взгляды, улыбки и смех, которые она расточала посторонним людям, лучились неподдельным радушием. Она будто освобождалась от моей опеки, которой в другое время тяготилась. И это было странно – как может быть в тягость беззаветная любовь? Привычно оказываясь в центре внимания, она вместо того чтобы петь мне дифирамбы, которые я безусловно заслуживал, выставляла меня на смех, словно говоря: смотрите, какого шута горохового я вам привела! Однажды на дне рождения у ее сокурсницы она, хватив лишнего, чего с ней никогда не случалось, объявила, что весь вечер танцует только с Ростецким и просит других ее не беспокоить. Ростецкий, наглый, заносчивый однокурсник, тут же подбежал к ней и под одобрительный смех гостей слишком крепко ее обнял. Стиснув зубы, я отвел глаза и столкнулся ими со страдающим взглядом одной милой девушки. "Как ты можешь это терпеть?!" – спрашивала она меня. И тогда я встал, подошел к слипшейся парочке, разлепил их, ухватил непочтительного кобелька за галстук и въехал ему под дых. Кобелек хрюкнул, опустился на колени, а я в полной тишине объявил: "Если кто-то еще захочет поддаться на провокации моей жены, с ним будет то же самое!" Затем подошел к довольной девушке, поцеловал ей руку и ушел, громко хлопнув дверью. Ближе к полуночи позвонила Верка, предупредила, что Лина ночует у нее, а затем воскликнула: "Ну, ты молодец! Все наши девки от тебя просто в восторге!" И я подумал, что при желании мог бы узнать у нее о Лине много интересного, но тут же сказал себе, что никогда этого не сделаю. Она же, придя на следующий день домой, неделю со мной не разговаривала.

Кстати, о ссорах: им в нашей семье отводилось особое место. В антрацитовой россыпи грустных дней они словно холодные слюдяные блестки. Видит бог, я был покладист, но что мне оставалось думать, нервничая в двенадцатом часу ночи возле подъезда в ожидании жены, о местопребывании которой оставалось только гадать. И какие слова употребит вперившийся в мглистую перспективу муж, когда в первом часу ночи к нему спустится его мать и сообщит, что звонила невестка и велела ее не ждать, так как она опоздала на электричку и ей придется заночевать у подруги. И это она считала семейной жизнью?! Нет, говорил я, брак предполагает добровольное ограничение личной свободы супругов, их утренние и вечерние построения и перекличку. Иначе это не брак, а сожительство или, попросту говоря, бардак!