Айвенго

Во главе кавалькады ехали два всадника. Один из них, статный и уверенно держащийся в седле, наклонился к своему спутнику и негромко произнес:

– Теперь, сэр Морис, пожалуй, пришла пора тебе покинуть нас и разыграть свою роль благородного спасителя саксонской красавицы.

– Я передумал, сэр храмовник, – усмехнулся де Браси. – Мы с тобой не расстанемся до тех пор, пока наша добыча не будет надежно упрятана в замке Фрон де Бефа. Вот тогда-то я и появлюсь перед леди Ровеной, не скрывая своего лица, и постараюсь убедить ее, что лишь пылкая страсть была невольной причиной моего поступка.

– Надеюсь, что не сплетни, распускаемые обо мне злыми языками, заставили тебя переменить планы, – нахмурившись, сказал Бриан де Буагильбер. – Или ты, сэр рыцарь, подозреваешь меня в злых намерениях? Тебе ведь известно, как строг устав нашего ордена!

– Еще бы! – ухмыльнулся де Браси. – Однако я знаю также и то, как этот устав соблюдается.

– Полно тебе! – проговорил храмовник. – Ты не должен опасаться меня. Мне нет дела до твоей голубоглазой саксонки. Тут есть и кое-что получше…

– Как, ты готов унизиться до ее смазливой прислужницы?

– Сэр Морис, вот еще одно доказательство, что ты слеп, как крот… Среди пленниц сверкает настоящий алмаз!

– Неужели ты говоришь о дочери старого Исаака? – изумился де Браси. – А как же обет безбрачия? Или тебя интересуют тугие мешки ее богатого батюшки, набитые золотом?

– Одно другому не помеха, – самодовольно произнес Буагильбер. – К сожалению, золото старика придется разделить с Фрон де Бефом, хозяином замка. А прелестная еврейка утешит меня, заставив забыть об этой потере… Теперь, рыцарь, я все тебе открыл, так что можешь спокойно придерживаться своего первоначального плана.

– Ну уж нет. – Де Браси пожал плечами и отвернулся. – Я своих решений никогда не меняю…

Лишь когда утренняя заря занялась над лесом, всадники смогли убедиться, что находятся на верном пути. С рассветом отряд перешел на рысь, то и дело взбадривая коней шпорами, и не прошло и часу, как в отдалении замаячили сумрачные очертания Торкилстона, древнего замка, обнесенного мощной стеной и глубоким рвом, наполненным водой.

Остановившись перед воротами, де Браси трижды протрубил в рог. Ворота сразу же распахнулись, и стража развела пленников по разным покоям. К наспех приготовленной трапезе никто из них не вышел, кроме Ательстана. Леди Ровену разлучили даже с горничной и заперли в отдельном покое. Так же поступили и с Ребеккой, что привело в полное отчаяние ее престарелого отца. Отшвырнув монеты, которые Исаак поспешно совал им в руки, стражники поволокли старика вниз по крутой лестнице и бросили в какой-то темный подвал. Всех слуг Седрика и Ательстана тщательно обыскали, обезоружили и заперли в людской.

Просторное помещение, в которое поместили обоих саксонских вельмож, не имело замков. Сейчас оно служило чем-то вроде кордегардии, то есть комнаты для стражи, но в далеком прошлом у него явно было иное предназначение. Седрик, кипя от гнева, безостановочно расхаживал из угла в угол.

– Какой позор! – снова и снова твердил он. – В этом самом зале мой дед пировал с королем Гарольдом! Кто бы мог представить, что ты, благородный Ательстан, и я, потомок одного из храбрейших защитников саксонской короны, окажемся в плену у подлого норманнского пса…

– Это, конечно, не особенно приятно, – заметил Ательстан, – но, надеюсь, они вскоре отпустят нас, запросив умеренный выкуп.

О том же мучительно размышлял и несчастный Исаак из Йорка, метавшийся в сыром и мрачном подземелье замка. Слабый свет, проникавший сюда сквозь щели под сводами, тускло освещал ржавые кандалы и цепи, развешанные на заплесневелых стенах темницы. Наконец, совершенно продрогнув, старик закутался в теплый плащ, устроился на соломе в дальнем углу каменного мешка и, немного успокоившись, собрался подремать. Однако в ту же минуту тяжелые дверные засовы заскрипели и в темницу вступил Реджинальд Фрон де Беф в сопровождении двух угрюмых сарацин, слуг храмовника.

Фрон де Беф, рослый рыцарь могучего телосложения, был известен повсюду тем, что не пренебрегал никакими средствами для укрепления своей феодальной власти. Вся его жизнь была посвящена войне и судебным тяжбам, а черты грубого лица, изрытого шрамами и рубцами от старых ран, отражали лишь злобу, жестокость и безграничное своеволие. За поясом кожаной куртки барона торчал кинжал, там же болталась тяжелая связка ключей, одним из которых он поспешил запереть дверь подвала изнутри.

У испуганного до полусмерти старика не нашлось сил даже пошевелиться, и это привело барона в бешенство.

– Собака! – взревел он, приближаясь к пленнику. – Ты должен мне тысячу фунтов серебром в благодарность за мою доброту! Ибо я пока еще не окончательно решил, оставлять ли тебя в живых.

– Смилуйся, рыцарь, – простонал Исаак, – я стар и беден. Победа надо мной не принесет тебе славы: раздавить червяка не велика заслуга. Откуда мне взять такие деньги?