Аид, любимец Судьбы (СИ)

Я понял, что сказал провидец-Прометей, который не стесняется швырять свой дар направо-налево.

«Теперь дело за Кроном», – сказал он.

Я понял, что он увидел – сквозь расстояние.

Вот это.

Мелкий серый однородный прах, покрывший землю. Толстым слоем – на траве, на камнях, в оврагах. Тонкой взвесью – в воздухе. Оплавленные валуны выступают местами – скорчились, прижались к земле. Пеней взбивает серую пыль в однородную бурую грязь.

Повсюду – куда ни взгляни. Все обозримое пространство – серая, покрытая мягким слоем равнина. Ни единого дерева – да что там дерева, даже куста.

Пыль.

У пыли запах пепла, костей и времени.

В пыли лежат медные мечи – зеленые, полуистлевшие. Остовы круглых бронзовых щитов. Оскалился жалобно шлем – один-одинешенек, остальных не видно.

Прогнившие, проеденные неизвестной силой, почерневшие панцири – отдельными пятнами, то здесь, то там.

Пара добротных котлов – здоровых, общих, с толстыми стенками.

Еще что-то выступающее – исковерканное до того, что и не разобрать, но мои глаза разбирают: остатки колесниц.

А войска нет – исчезло. И лагерь куда-то запропастился. Палатки, ложа, телеги, овцы, свиньи, ослы, деловитые рабы, мехи с вином, амфоры с медом, мешки с горохом и ячменем – и в помине нет. Люди медного века, кентавры, сатиры, мелкие божества, дриады, нимфы – будто не было.

Пыль. Оплавленные камни.

Серая пустыня.

– Кто мог… – сквозь зубы начал Зевс и умолк. Перестал окидывать безжизненную пустыню взглядом, словно наткнувшись на препятствие.

Фигура посреди поля из-за серой взвеси, разъедающей горло и лезущей в глаза, казалась просто валуном. Впрочем, Танат Жестокосердный и был неподвижен словно камень, на котором он сидел в полной задумчивости позе – крылья сложены, голова опущена на грудь.

Пыль взлетала из-под ног Зевса маленькими жирными облачками, отчего казалось, что у сандалий вдруг выросли крылья.

– Зачем явился сюда, сын Ночи?

Убийца лениво поднял глаза. Скользнул взглядом по Посейдону и Зевсу. Мне кивнул с нарочитой учтивостью.

– Где еще мне быть, сын Крона? Для меня здесь – самое место.

Зевс недвусмысленно потянулся за последней молнией. Посейдон и вовсе рванулся вперед, вознося трезубец… и остановился в двух шагах от бога смерти, нависая над ним, но не нанося удара.

Руку его держало отвращение – не страх.

– Присел отдохнуть? Много жизней нынче пожал?

– Достаточно – вашими стараниями.

Полыхнула вынутая из колчана молния. Танат и пером не пошевелил, а мне пришлось занимать позицию перед Зевсом и оттаскивать назад Посейдона.

– Уймитесь. Его клинок таких следов не оставляет.

– Ну, тебе лучше знать, – прошипел Черногривый. – Вас же с ним водой не разольешь.

Зевс посторонился, сделал приглашающий жест – мол, раз не разольешь, то и говорить с ним тебе.

Молнию, правда, прятать не стал.

Глазами бы спросить, но в присутствии братьев не попереглядываешься…

– Что случилось, Убийца? Что за оружие могло сделать такое? Какая сила…

– Ты знаешь, какая, невидимка, – не притворяйся глупее, чем ты есть. Крон вынул из ножен свой серп, которым до этого пользовался лишь раз. Серп, который выплавила для него мать-Гея из адаманта.

Серп, который лишил Урана способности к продолжению рода и о котором мы благополучно забыли в этой войне.

– Ты видел, как он наносил удар?

– Был не здесь. На вашем поле боя. Здесь мой меч не взял ни пряди: не успел.

А вот это уже плохо. Не просто плохо. Это уже смахивает на окончание войны.

Мальчишки показали себя воинами, нанесли настоящий удар – и в ответ тоже ударили по-настоящему…

– Да. Серпу Времени не нужны помощники вроде моего клинка. После него не остается теней, которые можно было бы исторгнуть. Все, чего он касается на земле, – пыль.

Излишне громко сглотнул Черногривый, недоуменно поглядывая на свой трезубец.

Мальчишки зарвались – и их осадили. Показали, что рано играть в победу, когда еще не начинали по-настоящему играть в другое…

– Ты здесь, чтобы рассказать нам о том, что было?

– Вы не догадались бы сами?

– Тогда что?

– Я – голос.

Я позволил себе слабость: прикрыть глаза и попросить, чтобы этот голос никогда не раздался. Но в напряженной тишине послышалось:

– Голос вашего отца.

– Голос отца? – на лице Зевса непонятная улыбка. – Надо же, какое вместилище он выбрал. Ну что ж, звучи.

Легко сказать – звучи. Губы Таната покривились: будто в рот желчи пополам с кислотой набрал, а выплюнуть – никак.

Голос Крона получился скрипучим, неровным.

– Нынче день, когда родилась война. Это – подарок к ее рождению, – обвел безжизненным жестом серую пустыню вокруг себя. – Если вам будет, что сказать на это – глашатаем от вас на Офрисе я хочу видеть старшего.

– Ага, вот прям нарядим в белый хитон, даров дадим и на Офрис отправим! – взорвался Посейдон, стискивая кулаки. Танат дернул углом рта.