Читаем Агриков меч полностью

— Клеймо? — удивилась Мена, присаживаясь рядом. — Клеймо известное. Я думала ты его знаешь.

— Не припомнил что-то, — озадачился Сокол.

— Агрик меч делал. Его клеймо.

— Агрикус? — удивился чародей. — Как же, доводилось слышать. Его тайны многие раскусить пытались, да не вышло ни у кого. Только ведь не здешний он оружейник.

— Ну да, цареградский, — кивнула Мена. — Он, как говаривают, самому Константинопольскому басилевсу оружие создавал. Из семи клинков павших воинов один единственный выковал. Кедр обхвата в два у корня одним ударом срубал. Но, понятно, не против кедров его ковали. Врагов вместе с доспехами половинил. Такой был меч.

— Припоминаю теперь, — сказал Сокол. — Так ведь он ромей, грек, Агрикус этот. А клеймо славянскими буквами исполнено. Это меня, верно, и сбило с толку.

— До того как басилевсу услужить Агрик много земель исходил. Знаний искал. У сербов жил, у болгар. Где ещё точно не знаю. Не совсем оружейник он, скорее колдун, а быть может алхимик. И где-то в хождениях своих нашёл он способ как сталь с людской душой связывать. И тот меч басилевса вобрал в себя храбрость лучшей семёрки воинов, а этот… Этот чью-то любовь забрал.

— Похожим искусством владели онары, — подумал вслух Сокол. — Про любовь сказать не берусь, но много в их клинках человеческого заметно. Не от них ли греческий оружейник секрет ремесла перенял?

— Онары? — удивилась Мена. — Ваши сказочные великаны?

— Это они теперь сказочные, — усмехнулся чародей. — А были времена, когда бродили они свободно среди людей по всем здешним лесам. Могу при случае их следы показать. Иногда попадаются, где камень твёрдый. Да самих камней много от онаров осталось. Потом уж они встреч солнцу ушли. Зачем, не знаю. Говорили, на большую войну собрались. Но о войнах тогда слухи не доходили. Пропали великаны. И все тайны с собой унесли.

Они посидели молча, подумали каждый о своём.

— Хороший у тебя, Мена, квас, — сказал Сокол и выложил всё, что надумал. — Вот ведь незадача какая. Не мог Дятел с Агрикусом твоим сойтись. Во времени они разминулись. Лет на полста, не меньше. А сам Агрикус с онарами никак не мог пересечься, задолго до него ушли онары. Да и судя по всему, перековывали клинок не раз и после Агрика и после Дятла. Вот ведь сколько всего распутывать теперь предстоит.

— В Мещёрскую Поросль собрался? — догадалась Мена. — Думаю, ничего ты там не узнаешь, чародей. Век людей короток.

— Может, и не узнаю, — согласился тот. — Главное в этом деле на путь встать. А там куда выведет, кто его знает?

— Это верно.

Девушка задумалась.

— Путь… — она вдруг взглянула на чародея с какой-то необычной тоской. — Говорят, ты с богами сражался?

— Молодой был и глупый вот и полез на рожон, — отмахнулся Сокол.

— Не такой уж и глупый, раз живым вернулся.

— Так ведь они, боги-то, и не поняли, что я с ними сражался, — усмехнулся он. — Потому и живым остался.

— Прибедняешься, чародей, — недоверчиво заметила Мена.

— Ничуть.

Девушка опять задумалась и на её лице отразилась злость.

— А мне, знаешь, иной раз хочется кое с кем из них посчитаться, — сказала она.

— Брось эту затею, — посоветовал Сокол. — С ними невозможно посчитаться, ибо у них счёт другой.

За окном послышался стук копыт, ржание, лязг железа голоса.

Мена, что называется, ухом не повела, даже не повернулась к окну, словно заранее знала, кто может пожаловать. Но третью кружку на стол поставила.

В избушку, пригибаясь, вошёл князь Александр. Вошёл один, оставив сопровождение на улице.

— И ты здесь, чародей, — сказал князь.

В усталом его голосе послышалась лёгкая примесь досады.

— Скоро уйду, — сказал Сокол, но вставать, однако, не торопился.

— Не помешаешь, — отмахнулся князь.

Он присел. По сторонам не смотрел, видно бывал здесь уже не раз.

— Что скажешь, Александр Укович? — улыбнулась Мена, пододвигая к нему кружку с квасом

— Скажу, — кивнул тот. — Допросили мы Савелия, охотника того. Как только протрезвел, так и допросили. Оказывается, его давеча ещё и из Мурома выперли. Там, правда, без бузы обошлось, но прямо к Юрию заявился наглец, предлагая колдунов вывести. Проверили мы, людей расспросили. В наших краях никаких злодеяний за ним не числится. Мимо он шёл, случайно на тебя напоролся. Так что отпущу я его восвояси.

— Ну и пусть убирается, — ведунья пожала плечами, показывая, что потеряла к охотнику интерес.

— Будь осторожна, Мена, — остерёг князь. — Блаженный он. Такого и убивать грех великий, и вытерпеть трудно. Божье испытание нам православным, а вам, кто старую веру блюдёт, угроза нешуточная.

— Справлюсь я с ним, если ещё раз сунется, — бросила Мена.

— Не скажи, — Александр покачал головой. — В корчме с трудом справилась, так то от неожиданности он слабину дал и напился к тому же. Теперь сам встречи искать станет и с расчётом к делу подойдёт, с хитростью.

— Да, зачем бы ему? — удивилась Мена. — Других колдунов мало что ли? Найдёт и без меня от кого взбучку получить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мещерские волхвы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза