Агриков меч

Борис вывел аргамака, вскочил в седло и присоединился к преследованию, но уже на скаку вдруг почувствовал, что упоение боем куда-то ушло. Не тянуло его в рубку лихую, не пьянил вид вражеской крови, и прежняя злость сменилась усталостью. Конь почувствовал настроение седока, приотстал, и княжич в дальнейшем только наблюдал за развязкой облавы, освещаемой, кстати вышедшей из-за тучи яркой луной.

Небольшая ватага вурдов рванулась чуть в сторону и сумела, потеряв нескольких товарищей, прорваться сквозь смертоносную мельницу сабельных ударов дружинников Слепня. Борису показалось, что ушло может пять или шесть нечестивцев. Но воевода, соскочив с коня, бросил с досадой:

— Дай бог, половину порубили. Остальные ушли.

***

Едва рассвело, народ вывалил на уборку вражеских тел. Борис безуспешно попытался разыскать Боюна, но зато встретил, наконец, Петра и Румянца, и отправился вместе с ними осматривать поле битвы. Воевода оказался прав. Потерь вурды понесли не так уж и много. По крайней мере, гораздо меньше, чем казалось во время ночного боя. Они насчитали в поле не более двух десятков трупов. Ещё, может быть, дюжину нападавшие потеряли в домах. Остальные ушли.

Дружинники привязывали убитых врагов за ноги к лошадям и, волоча тела по земле, стаскивали их в общую, отрытую только что селянами яму. Туда же бабы ребятишки сносили найденные отдельно головы и прочие обрубки.

Борис только теперь смог во всех подробностях разглядеть ночных противников. Одевались они, как правило, в меховые куртки и кожаные штаны. Мех встречался разный, у кого какой. Попадались куртки из лисы, волка, реже из медведя или рыси. Одежда повидала, судя по всему, не одну зиму — мех местами повылез, зияя проплешинами, местами свалялся, засалился. Так что не сразу и отличишь, какой именно зверь его раньше, до вурда, носил. Рукава были короткими до локтей. Из рукавов торчали мускулистые волосатые руки. Волосатые — не то слово, лучше сказать мохнатые. Такие же мохнатые ноги торчали из коротких, опускающихся чуть ниже колен, штанов. Штаны видимо шились из лосиной или оленьей кожи. Обуви вовсе никакой не было — все вурды ходили босыми.

— Они что, и зимой вот так вот раздетые и босые ходят? — удивился Борис

— Да, так и ходят, — подтвердил Пётр. — Им так воевать ловчее. Ведь в чём сила вурда, если подумать? В быстроте, внезапности, подвижности. А так одежда движения не сковывает. Удобно им так. А от холода собственная шерсть спасает, да кожа толстенная.

Мёртвые враги скалились, обнажая крупные клыки. Во всём остальном они почти ничем не отличались от людей. Может чуть ниже ростом, коренастее, да волос гуще. Пролежи такой труп достаточно долго и по костяку, если не считать клыков, не определишь в точности, вурд то был или человек. Но тлеть потихоньку в земле, врагам было не суждено. Не желали селяне землю родную осквернять. Останки нечисти переложили хворостом и когда поле с деревней прибрали полностью, яму запалили.

Смрадный чёрный дым поднялся над деревней, знаменуя победу. Селяне толпой окружили огненную яму и смотрели, как огонь пожирает тела их жутких врагов. О своих покойниках позаботились ещё раньше. Тела двух ополченцев, погибших в соседнем доме, унесли на опушку и похоронили на деревенском кладбище вместе с местными.

Тризну не справляли, от угощения отказались. Не дожидаясь пока нечисть прогорит до конца, дружина собралась в обратный путь.

— Ну, вот и всё, — довольно подытожил князь результаты вылазки. — Многие удрали, конечно, но урок помнить будут. Теперь, дай бог, несколько месяцев не сунуться в наши края. Как там ополченцы, справились ли?

Последний вопрос он задал Рваному.

— Те, что рядом со мной дрались, справились, — ответил тот. — А кто не справился, уже в землице лежит.

— Боюн только пропал куда-то, — добавил Борис. — Вот уж кто дрался, как зверь!

— Уехал он, — сказал Тимофей. — Как дело закончилось, так и уехал в ночь. Сказал, дела ждут, с порядком-то у ополченцев не очень.

— Да и нам пора, — усмехнулся Юрий.

— По коням! — громко распорядился воевода. — Если поспешим, к следующему утру уже в Муроме будем.

***

Спать одной без мужа, пусть бы он просто лежал рядом, Варваре было непривычно и боязно. Случалось, Павел пропадал на несколько дней и раньше, но тогда они жили в острожке — большой семьёй, под одной крышей, в тесной по княжеской мерке избе. И в соседней горнице у Юрия допоздна засиживались воевода с дружинниками, а если и нет, то слышался могучий храп князя или разговоры во сне Петра, или шаги дружинников под окном.

А теперь мало что расселились по огромному дворцу, но и отправились всем семейством на вурдов. Прошлую ночь провела Варвара в церкви, молясь за мужа, князя Юрия и всех его воинов. Вернулась под утра и заснула сразу, без страхов. А этой ночью осталась одна-одинёшенька. Охрану в её покои не допускали, а несколько девок, ночующих в передней, страху отнюдь не убавляли.