Адвокат с Лычаковской

— Никто — кроме какого-то батяра. Тот добивался пана адвоката. Дворник же, имея соответствующие инструкции, сказал: нет дома. Тем батяром, как позже выяснилось, был Зенек Новотный. Я расспросил Бульбаша про все подробно, воссоздал время, практически по минутам. Воры залезли туда уже после того, как Сойка был убит, это правда. Они нашли и забрали с собой саквояж, что тоже правда. Когда задержание батяра стало широко известно в городе, в том числе — из газет, Ярцев понял, у кого могут быть деньги. Наверняка привлек нужных лиц, вынюхал, где прячется Цыпа, дальше вы знаете. Но, Шацкий, деньги остались на месте!

— На месте — где?

— В квартире! — терпеливо объяснил Клим. — Когда я туда вошел, следов обыска не увидел. Значит, убийца не искал денег. Пришел, чтобы выставить господину Сойке, который владеет искусством заводить врагов, какой-то большой личный счет. И это не имеет, ну хорошо — не должно иметь никакого отношения к его не слишком достойной деятельности.

Несколькими искусными, очевидно — давно наработанными ударами пузатый бильярдист завершил партию. Молодой человек заказал себе еще рому.

— Кофе? — поинтересовался Клим.

— Какой тут кофе… Пане Кошевой, это же гениальное открытие!

— Не преувеличивайте. Стечение обстоятельств, желание разобраться. Ну, и ничегонеделание. Надо же было себя чем-то занять, чтобы не сойти с ума. Остается понять, кто же на самом деле убил Сойку. И за что. Хотя, как я уже сказал, своего старшего товарища тут познал с другой, категорически неприглядной стороны. Поэтому есть критическое количество людей, которые не просто желали ему смерти, но и могли лично воплотить собственные желания. И в этом, как не странно, не далее как полчаса назад лишний раз убедила меня пани Магда.

— Богданович? Наша шановна вдова? Она тут каким боком?

— Дала понять, во-первых, что я прав. На Сойку большой зуб вырос у многих уважаемых людей. А во-вторых, — веко дернулось, — сузила круг подозреваемых, сама того не осознавая. Раньше оно сузилось само. Только я понял это аж теперь.

— То есть?

— День похорон Евгения Сойки. Вспомните, Шацкий, народу пришло немного. Учитывая его не лучшую репутацию, большого скорбного скопления нечего было ждать. Но пришло трое, каждому из которых, а то и всем вместе, было крайне важно предостеречь меня от дальнейшего активного участия в расследовании обстоятельств убийства пана Геника. Вы видели всю компанию, Шацкий. Наверняка знаете каждого.

Йозеф наморщил лоб.

— Редактор Попеляк. Инженер Адам Вишневский. Советник городской рады пан Моравский. Еще пани Богданович…

— Никого из названных вами особ пани Магда даже близко не считает причастными к убийству. Хотя до того, как появился первый подозреваемый, невнимательный и неосторожный батяр Зенек, очень боялась, что кто-то из них, или, повторюсь, все вместе, смогут раньше или позже попасть в список подозреваемых. Каждый для нее по-своему дорогой. В определенные моменты мужчины перестают быть для таких, как она, лишь опекунами. Скажите теперь, Шацкий, вы точно готовы мне помочь?

Он еще не успел договорить, как Йозеф закивал:

— Готов! Готов, пане Кошевой! Это опасно для моей жизни?

— А если опасно?

Он и тут долго не думал.

— Все равно готов. Знаете, почему? Иногда это интереснее, чем заглядывать в чужие рты, ковыряться там и драть дырявые зубы.

Весомый аргумент, без возражений. Клим через стол протянул Шацкому руку ладонью вверх.

— Договорились. Тогда назначаем свидание.

Брошенные на бархат бильярдного стола банкноты рассыпались веером. Молодой игрок ушел, не возвращаясь. Про фрак забыл, подхватил только цилиндр. Кто-то из зрителей поспешил за ним, отдавая забытую часть одежды.

Заговорщики склонились через стол друг к другу, чуть не упираясь лбами.

Клим Кошевой выложил Йозефу Шацкому свой план.

Очень простой.

Риск был разве в том, что никто из названных лиц не клюнет, не придет на свидание, не раскроет себя.

Но он пришел.

Глава девятнадцатая Ночью с голыми руками

Высокий мужчина не умышленно надел на себя черное, чтобы слиться с душной июльской тьмой.

Он просто любил одеваться в неяркое и однотонное. Чувствовал себя уверенно только в таком. Правда, до недавнего времени имел довольно пестрый гардероб. Были в нем костюмы, пошитые из ткани разных цветов, от голубого до оттенка густо сдобренного молоком кофе. Но в свете трагических событий, которые в одночасье изменили не только его взгляды, но и отношение к жизни, высокий мужчина в порыве не свойственного ему раньше альтруизма отнес костюмы в ближайший приют для бедных. Впоследствии на Рынке имел счастье видеть нищих в некогда своей одежде, поняв, каким смешным, даже нелепым может сделать человека и целый мир эта нарочитая пестрота. Она же не всем подходит. И наглые старики, напоминая элегантные чучела, красноречиво подтверждали его вывод.

По крайней мере ему самому.