Адвокат с Лычаковской

Ступив к краю кровати, где, накрытый одеялом по самую макушку, размеренно сопел обреченный, мужчина в темном все же не торопился начинать. Замер, переплетя пальцы, спрятанные под тонкими кожаными перчатками, одетыми по дороге, уже во дворах. Постояв немного так, расплел пальцы…

— Вы так, с голыми руками?

Голос послышался сзади, внезапно, заставив мужчину вздрогнуть. Видимо, от неожиданности он немного оцепенел, развернувшись не сразу и не понимая, с ним будут разговаривать или ударят тяжелым по голове.

— У вас револьвер в кармане или вы меня задушить голыми руками пришли?

Зажегся свет.

Это мужчине так показалось после ночной темноты.

На самом же деле засветился лишь ночник, перенесенный в угол и пристроенный на скамейку, поставленную возле дверей спальни специально для этого. Хватало, чтобы ночной гость видел Клима, который стоял там же, в углу, а Кошевой видел его.

Шелохнулась одеяло. Сдвинулась вниз.

Из-под него высунулась растрепанная голова Йозефа Шацкого. Был напуган и любопытен одновременно. Даже сел на кровати, хоть натянул одеяло, будто это могло в случае чего защитить.

— Дальше так и будете стоять? Хотите, чтобы я говорил с вашей спиной?

Мужчина неспешно развернулся, но все еще молчал.

— Слушайте, вы можете сейчас выйти, как зашли. Того, что вы вообще клюнули на мое намерение рассказать все пани Магде и пришли сюда, мне вполне достаточно. Можете не объяснять своей цели, — Клим пытался говорить спокойно, хоть сам понимал: получается не очень хорошо, возбуждение чувствовалось. — А можете попробовать меня убить. Нас тут вроде двое… Извините, Шацкий, я вас не считаю серьезным бойцом. Наш гость сильнее физически. Пожалуй, начну после нынешней ночи брать уроки борьбы и возобновлю боксирование. Но все равно не позволю убить себя. Значит, будет драка. Шум, крики. Вот когда будет выход пана Шацкого. Он способен поднять такой шум, что сбежится половина Лычаковской, по меньшей мере. Домовладелец вызовет полицию. Можете бежать, как зашли, через окно. Но мы с Шацким не будем объяснять полицейским, что подрались между собой.

— Зубы заговариваете? — наконец выдавил из себя мужчина в темном.

— Совсем нет. Рисую ваши перспективы. Если вы оценили их реалистично и передумали меня убивать, давайте просто поговорим. Выясним отношения, которые совсем недавно сложились между нами.

— Про что нам говорить, пане Кошевой?

Клим отделился от стены, сделал несколько шагов вперед, стал напротив ночного гостя.

— Хотя бы вот про что. Мне не жалко Евгения Павловича Сойку. Не по-христиански, я должен был бы быть милосерднее, чутче. Он в свое время дал мне службу и кое-чему научил. Сойка, или, как я уже привык его называть на местный манер, пан Геник, таки был виртуозным адвокатом. Единственное — знания, умения и бурную энергию он с какого-то чуда, по непонятным мне причинам отправил в разрушительное русло. Он цинично вытаскивал со скамьи подсудимых негодяев. И в последнее время слово «негодяй» начало приравниваться принятому во Львове определению «москвофил».

— Не только во Львове, — поправил мужчина в темном. — Во всем королевстве. Как и за его пределами в сторону западной границы.

— Это не важно. Негодяев много, и их не всегда угадывают по наличию тех или иных взглядов. Я знал людей, чья низость вообще не основывалась ни на каких убеждениях. Но в нашем случае все совпало. Словом, я убежден — у вас были веские основания лишить Сойку жизни… — Кошевой вдруг захлебнулся собственными словами, прокашлялся, быстро исправился: — Веские для вас. Вы хотели его убить, искали оправдания своему поступку и, как видим, нашли. Однако… ни у кого нет права отбирать жизнь ни у одного человека. Решать это должен суд человеческий, которому ваш покорный слуга имеет множество оснований не доверять полностью. Мне ближе суд Божий. Согласен, ждать долго, можно не дождаться. Но это намного лучше, чем когда кто-то представляет себя Богом. Я не оправдываю вас. И не буду требовать, чтобы вы после нашей беседы добровольно сдались полиции.

— Требования бесполезны при любых обстоятельствах, пане Кошевой.

— Понимаю, понимаю. Так же, как ваше нежелание огласки. Допустим, все повернется так, что сдавать вас комиссару Вихуре доведется мне. Но вас помилуют. Мне так кажется. Или — получите мягкое наказание. Итого, судебный процесс не нужен прежде всего вам. Такая публичность не для вас. Вы будете отпущенным на волю убийцей, как не поверни. И если окончательно передумали меня душить, удовлетворите любопытство, мое и пана Шацкого. Хочу знать — за что. Потому как — уже приблизительно себе представляю.

Последующие секунды тишины нарушало лишь тиканье массивных часов, пристроенных у противоположной стены. Еще посапывал Шацкий, со всей силы сдерживая желание вмешаться в разговор.

— Если вам не с кем и о чем поговорить на ночь — отчего же, объясню все, — сказал наконец мужчина в темном. — Но перед тем все же хотел бы послушать вас, пане Кошевой. У вас вопрос — «за что». Мой вопрос — «как». Ведь вы ждали именно меня, разве нет?