Адвокат с Лычаковской

Поэтому когда Моравский, взяв эти хлопоты на себя, наконец встал, поблагодарил присутствующих и начал собираться, Клим решил дождаться, пока отдельный кабинет покинут все. Нашел для себя причину — встал у двери и прощался с каждым за руку. Магде хотел поцеловать, но женщина, угадав намерение и опережая события, сухо кивнула, накинула вуаль и позволила Вишневскому легко, без намека на интимность, взять себя под локоть. Оставшись наконец один, Кошевой — или выпитое заиграло, или собственная гордость выкинула белый флаг, — окликнул официанта и попросил, кивнув на оставленное на столе, завернуть ему с собой. Думал — нарвется сейчас на грубость или издевку, за ресторанными прислужниками иногда водится превосходство. Однако этот совсем не удивился, бровью не повел, и, немного подождав, Клим получил аккуратный сверток. Подхватив его под руку и, чтобы оставить хоть какое-то впечатление, отдав официанту все найденные в кармане крейцары, он наконец ушел.

Экипаж Магды Богданович стоял чуть выше по Армянской.

Конь гарцевал по мостовой. Извозчик играл украшенной яркой лентой плеткой. Молодая вдова сидела так, чтобы видеть выход и чтобы тот, кто ступил наружу, сразу заметил ее. Клим почувствовал, как сильно дернулось веко, а лицо запылало красным — сбоку, в шляпе, плохо выглаженном костюме и еще с упакованными остатками обеда он выглядел явно очень смешно. Это еще мягко сказано. Но вместе с тем дошло: Магда ждет его, ясно давая понять это. Ничего не оставалось: удобнее примостив пакет под левую руку, Клим правой одернул нижний край пиджака и решительно приблизился к экипажу. Пани Богданович смотрела на него сквозь сетку вуали.

— Вы же на Лычаковскую? Воспользуйтесь моей коляской. Я подвезу.

— Благодарю, пани Магда, — пальцы коснулись края шляпы. — Привык гулять, изучать город. Всякий раз хожу разным путем, запоминаю улицы. Путаюсь тут у вас, необычно.

— Еще нагуляетесь. Прошу.

Магда подвинулась, и Клим, уже не стесняясь, примостился рядом.

Лошадь двинулась.

— Мне не отказывают.

По тому, как это было сказано, Кошевой в очередной раз убедился: вдова начальника криминальной полиции действительно привыкла к особому, трепетному к себе отношению. Даже если разговаривала с человеком, который явно ниже ее статусом тут, во Львове.

— Простите, но наоборот.

— Что — наоборот?

— Никаких отказов. Наоборот, ваше приглашение для меня — честь. Однако не хотел, не чувствовал за собой права отнимать время у…

— Матерь Божья, хоть вы прекратите щебетать! — Теперь Магда не скрывала раздражения. — Мне казалось, вы проще, чем те, кто меня окружает.

— Проще?

— Другой. Так точнее будет. Наоборот, не такой простой, каким хотите выглядеть. Может быть, вы уже знаете, что я вдова опытного полицейского. Поэтому меня сложно обмануть. Особенно после того, как вы разложили все по полочкам тому дураку Ольшанскому.

— Почему это он дурак?

— Я знаю, что говорю. — Фраза прозвучала резко, как пощечина. — Называя вас проще чем остальные, имею в виду то, что вы не похожи на того, кто придерживается ненужных условностей и так называемых приличий, когда это неуместно и не нужно. Вы, пане Кошевой, вряд ли большой поклонник субординаций, дистанций и других условностей, светских и официальных. Вас не так просто обуздать, и не надо сейчас спорить с женщиной.

— Не буду. Вам лучше знать. — Клим, изображая полную покорность, склонил голову. — Спасибо, что предупредили о намерении укротить меня. Как сам понимаю, вы видите во мне дикого зверя.

— Почему — зверя?

— А кого еще требуется укрощать?

— Не будем играть словами, пане Кошевой.

— Да Боже упаси, какие там игры! Менее часа назад ваш пан инженер четко указал мне на мое место. Остальные молча согласились с ним. Теперь же вы позвали меня к себе в коляску, словно дрессированного щенка. Могли б еще сказать: «Але — гоп!»

Он начинал заводиться и чувствовал это. Но сдерживаться надоело — достаточно было самих лишь прямых обвинений в шпионаже. Магда заметила у него зубы. Что ж, надо их показать хоть немножко, чтобы не разочаровывать женщину.

Но она промолчала. Какое-то время они прислушивались к гомону городских улочек и цокоту копыт по мостовой. Магда поправила вуаль, повертела веер в затянутой тонкой перчаткой правой руке, вздохнула.

— Вы не слишком верно восприняли и оценили все, что произошло сегодня. И я не имею намерения убеждать вас в ошибочности выводов. Хотя бы потому, что вряд ли собираюсь поддерживать с вами какие-то контакты в дальнейшем. Насчет Адася… — она осеклась, поправилась, — пана инженера Вишневского, то он лицо значительно большего масштаба, чем вы можете себе представить. Промышленники его ценят, а значит, он может себе позволить постучать в дверь очень важных персон. Ему отворят, радушно примут и к мнению прислушаются. Еще он спортсмен, вдохновляет своим примером граждан, в своей газете тот же господин Попеляк не раз описывал его спортивные инициативы.

— К чему вы мне это говорите сейчас? Я уже понял, что пан Адам Вишневский — не последний человек во Львове.