Кто знает, может, именно этот странный вывод успокоил Кошевого тогда, в первую ночь, окончательно. Чтобы закрепить ощущения, он нашел в шкафу графин с наливкой, помянул Сойку раз, потом — еще раз, наконец — в третий раз, и уже потом улегся на канапе в зале: от того, чтобы лечь на кровать в спальне, которая еще хранила тепло предшественника, все же воздержался.
Город просыпался рано и так же рано укладывалось. Домовладелец был уже на ногах, поэтому Клим попросил прислать кого-то прибраться в жилище, поменять белье и вообще обустроить помещение так, будто прежний жилец просто уехал. Господин Зингер побурчал, но не особо возражал.
Сам Кошевой пошел прогуляться в свое первое утро во Львове.
Накануне Шацкий подробно объяснил, где лучше питаться особам, переживающим временное финансовое затруднение. Требуется рано успевать в покои для завтраков — так назывались угощения, предлагаемые горожанам в большинстве уважаемых отелей. Ближайшим оказался тот самый, много раз упомянутый вчера "Жорж", где будто жила пани Магда. Несмотря на строительные работы, он принимал постояльцев, и позавтракать Клим также успел.
Кроме яичницы с ветчиной и бутербродов с маслом ему предложили порцию горилки от Бачевского. Он не отказался, хотя не привык причащаться утром. Оправдал себя тем, что выпивать в течение дня у него не станет денег. Запив завтрак кофе, выложил за все меньше короны. И решил продержаться так до пяти вечера, когда можно, опять же — по совету Шацкого, подкрепиться булочками в одной из еврейских пекарен. Именно после полудня сдоба уже не была такой свежей, поэтому пекари под конец дня снижали цены.
Когда вернулся, находчивый домовладелец руководил не только уборкой — под присмотром его сухой, как щепка, длинноносой жены паковались вещи, которые остались своеобразным наследством. Клим уже знал: вещественных доказательств, пригодных для полицейского расследования, тут не было. И если никто в ближайшее время не будет претендовать на костюмы, книги и чемоданы, домовладелец с дорогой душой заберет все себе. У пана Зингера наверняка было множество знакомых, способных скоро и безболезненно для него оформить нужные бумаги. Так что поначалу от сделки, к которой домовладельца принудил силой убеждения Йозеф Шацкий, тот не слишком пострадал, учитывая финансы.
На обустройство у Кошевого много времени не ушло. Немного подумав, поставил маленькое фото родителей на стол, за которым работал Сойка, отодвинув при этом в сторону стопку писчей бумаги. Под лампой родители будут выглядеть лучше. На книжной этажерке, которая стояла рядом, разместил свое небольшое книжное богатство, сделав в уме заметку: теперь любимые авантюрные романы придется отложить до лучших времен — денег на книги не станет. Те, что раздобудет поначалу, тратить следует не на чтиво — понадобится специальная, профессиональная литература. Решив не забивать себе голову еще и этим, Клим повесил в шкаф на вешалку чистую, пусть и не утюженную рубашку, жилетку, галстук. Несессер с туалетной утварью положил возле рукомойника.
Потом сел на стул, вдруг осознав: а все, больше нечем себя занять.
Повалялся ничком несколько часов, изучая потолок и пытаясь придать порядок рою мыслей. И тогда решил снова пойти в город.
Проголодаться успел, приближалась обеденная пора, для Львова это — ближе к пяти вечера. Поэтому Клим, руководствуясь наставлениями Шацкого, попробовал журек[36], прогулялся за булочками. Потом ноги вынесли на Нижние Валы. Сначала Кошевой не придал этому никакого значения — это же одно из немногих мест, где он бывал и которое знал. Присел на скамейку, подвел мысленно итоги. Расходы — чуть больше короны, протянуть можно недели две. Но сразу встрепенулся: почему он должен так подчиниться судьбе, признать поражение и постепенно приближаться к попрошайничеству? Тут же поймал себя на том, что невольно прощупывает взглядом толпу, выискивая хотя бы вчерашнего менялу Юзефа.
Потому что рядом наверняка будут крутиться мошенники.
Так шатание без всякой цели переросло в стойкое желание как-либо отыскать кого-то из батяров, которые обвели его вокруг пальца.
Полицейская подачка — иначе Кошевой милостиво подаренные деньги не воспринимал — только оттягивала полный крах. Планы устроиться грузчиком на вокзале или разнорабочим у какого-то лавочника, или хотя бы носильщиком из тех, которых полно возле каждого базара, выглядели уже довольно близкими. Принятие подобного решения неотвратимо приближал каждый прожитый день, и это понимание странным образом придавало Климу мужской злости. Он, мужчина, который совсем недавно защищал революционеров от смертных приговоров, за что едва не поплатился собственной свободой и, удивляясь сам себе, пережил не лучшие дни в тюремной камере, сейчас должен был умыться, смирясь с тем, что его среди бела дня на ровном месте обокрали какие-то ничтожества.
Так появилась первая цель…