Адвокат с Лычаковской

— Вы очень внимательный и наблюдательный человек, пане Кошевой. Не ждите только, что криминальная полиция будет вам за это благодарна. И даже привлечет консультантом. Пани Богданович считает ваши выводы достойными внимания. Поэтому полиция будет искать убийц Сойки… если в процессе не найдется доказательств, что он таки наложил на себя руки. Но его похоронят, как положено. Хоть тут спасли репутацию своего старшего товарища. Поэтому советую вам, и не только от своего имени, а от имени руководства департамента: больше к делам полиции не приближайтесь. Вознаграждение за это и помощь — ваше лицо не будут проверять так пристально, как того заслуживают близкие знакомые пана Геника. Пусть вы не виделись много лет. Для нас этот факт ничего не означает и вас не оправдывает.

Веко сильно дернулось.

— Оправдывает? Я провинился уже тем, что знал адвоката Сойку раньше и работал с ним?

— Позвольте больше ничего не объяснять вам, пане Кошевой, — отчеканил следователь. — Иначе вы снова захотите влезть в дела, которые вас вовсе не касаются. И вот, — правая рука выудила из жилетного кармашка сложенную в несколько раз ассигнацию: — Тут двадцать корон. Вас обокрали, но вы помогли полиции. Можете считать это небольшой премией от департамента. Оставить в Львове без денег человека, который не имеет знакомых и жилья, опасно не только с точки зрения морали, а и с точки зрения закона. Вдруг приспичит заполучить копейку незаконным путем.

Высвободив левую руку, Ольшанский взял Клима за правую кисть, вложил купюру в ладонь, зажал кулак, отпустил. Только тогда отступил, взмахнул рукой.

— Желаю вам успехов, пане Кошевой. И больше не встречаться при подобных печальных обстоятельствах. Пожалуй, с такими умными нам лучше вообще сталкиваться нечасто.

Сказав так, следователь повернулся и неторопливо направился в помещение. Он еще не успел зайти в дверь, как Шацкий уже стоял рядом, дергал Клима за локоть:

— Что такое? О чем он говорил с вами?

— Похоже, адвоката Сойку не уважали в департаменте полиции, — задумчиво молвил Кошевой, разжимая кулак. — И, кажется, государственный служащий ткнул мне подачку, чтобы я убрался отсюда поскорее. Вам полицейские давали взятки, пане Шацкий?

— Не знаю, как называются деньги, которые они платят за то, чтобы Шацкий наводил порядок в их ртах, — вздохнул Йозеф. — За работу мало, как говорит моя Эстер. Хотя она убеждена, что я себя вообще невысоко ценю. Иначе давно уже завладел бы всем золотом мира. Но все же дают достаточно для того, чтобы я держался за свою клиентуру. Курица клюет по зернышку, молодой человек, и вы видите перед собой именно такую курицу… Почему мы стоим?

— Идите, — вздохнул Клим, далее сжимая купюру в пальцах. — Я вас не задерживаю.

— Я пойду, — согласился Шацкий. — А куда денете себя вы? Вспоминая вашу невеселую историю, эти двадцать корон можно считать, что упали с неба. Только этого не достаточно, чтобы продержаться долго.

— Тонкое наблюдение, — согласился Кошевой. — Вы что-то предлагаете, пане Шацкий?

— Приглашаю вас к себе в гости, раз вы все равно не имеете других идей. — Йозеф сделал широкий жест, аристократично взмахнув кистью. — Увидите, где живу. Попробуем уговорить мою Эстер накормить вас. Ибо урчание в вашем желудке я слышал, еще когда мы сидели в одной камере. И потом, вам же хочется узнать, почему перед пани Магдой Богданович так дрожат сильные города сего.

— Интригуете, — улыбнулся Клим, пряча деньги в карман. — Даже не персона пани Магды, а возможность положить что-то на зуб. Выбора у меня нет. Ведите, пане Шацкий.

Лекарь поцокал губами.

— Знаете, мы с вами за короткое время пережили много несправедливого. Нас лишили свободы, что есть совершенно недопустимо для невинного человека. Поэтому, получается, между нами должна установиться теснейшая связь. Больше доверия.

— Может быть, — сказал Кошевой осторожно. — А… вы к чему это сейчас…

— К тому, молодой человек: предлагаю отныне перестать панькаться. Можете называть меня просто Шацкий. Или — просто Йозеф. Ценю вашу русское благородство, но лучше со мной без церемоний. Согласны?

Клим молча пожал протянутую руку.

Шли пешком.

Кошевой сначала хотел говорить дальше, слишком много вопросов набралось к неожиданному проводнику и даже спасителю. Уже понял: этот еврей не такой простой человек, каким выглядит или хочет казаться. Знает достаточно много, и источники таких знаний, как чувствовал Клим, долго останутся для него загадкой. Что-то подсказывало: пока не определился сам с ближайшим будущим, придется держаться Шацкого, хочет он того или нет. Сам же Йозеф явно радовался своей миссии, из чего напрашивался странный вывод: зубному лекарю, который всем себя восхваляет, менее всего хочется лечить зубы. По крайней мере копаться каждый день в чужих ртах — не совсем то, чему Шацкий желал бы посвятить всю свою активную жизнь или хотя бы большую ее часть.