Адвокат с Лычаковской

— Что говорить? Я объяснил, почему, по моему мнению, адвоката Сойку убили. И ничего не сказал о том, что убийца и вор — одно лицо. Более того, вряд ли следует искать обычного вора. Судя по поведению пана Геника, как его тут называют, у него были тайны. Скажем, не хотел, чтобы его гостя видел тот цербер при входе. К тому же, пани и панове, я собственными глазами видел — следов борьбы не было. Сойка подпустил своего убийцу близко. А значит, не удивился, что именно этот человек пришел не через дверь, а через окно. Они могли даже договориться об этом… Убийца, сделав свое дело, ушел, я пришел. Только сделал все для того, чтобы сложилось впечатление: квартира жертвы закрыта со всех сторон, изнутри. Убийство в запертой комнате, говорю же вам. Классика жанра.

— Это лишь предположение, — буркнул Ольшанский.

— Верно. И заниматься дальше, проверяя их и устанавливая истину, — дело полиции. Извините, может показаться, я беру на себя смелость указывать вам в вашем городе и вашей стране, как надо работать…

— Видно, что адвокат, — прервал следователь. — Плетете так же густо и пышно, как покойный пан Сойка. И вся остальная ваша живая братия…

— Пане Ольшанский, — сказала Магда, вновь легонько стукнув себя по левой ладони веером, — адвокат Кошевой — свидетель, не подозреваемый. Как известно, я не очень разбираюсь в полицейской работе. Однако мой покойный муж прислушался бы к словам этого человека. Согласны?

— Никто лучше вас не знал шановного пана Густава, пани Магда, — в голосе следователя Клим услышал покорность и капитуляцию. — Честно говоря, так даже лучше.

— Как? — Магда пронзила его острым взглядом.

— Убийство.

— Лучше, что Сойку убили? — вырвалось у Кошевого.

Ольшанский покраснел, на мгновение утратил контроль, однако, быстро опомнившись, пояснил:

— Самоубийство — большой грех, пане адвокат. Тот, кто сводит счеты с жизнью по доброй воле, бросает вызов самому Творцу. А так пан Евгений Сойка — жертва ужасного преступления. Его похоронят достойно, не возникнет проблем, как это случается с самоубийцами. Полиция же будет искать, кто это сделал. И все равно… Ваших догадок пока мало, прошу пана.

Кошевой пожал плечами.

— Так принимайте еще подарки, мне не жалко. — Говоря, он смотрел на Магду, снова словно рапортуя ей: — Самоубийцы оставляют записки. Или обвиняют в своей смерти весь мир, или — прощаются, не обвиняя никого. Рядом с телом ни одного послания не найдено. Корзина для мусора пустая.

— Тот случай, когда мог не написать прощального послания, — отметил Ольшанский.

— Может быть, — легко согласился Клим. — Только же есть еще пистолет.

— Покойник держал его в руке.

Кошевой качнул головой.

— Не держал. Человек, стреляя себе в голову, не падает так, как лежал на полу Сойка. Руки раскинуты, как крылья. В разные стороны, достаточно широко. Пистолет мог выпасть. Мог остаться в руке. Но в любом случае рука непременно прижалась бы к туловищу. Хоть левая, хоть правая. — Сейчас Клим говорил, старательно подбирая слова, чтобы сказанное звучало максимально точно и не имело двойного смысла: — Я внимательно рассмотрел тело, пока ждал полицию. Пистолет положили под правую ладонь. Странно, почему полиция этого не заметила…

Глава шестая Двадцать крон и еврейское счастье

Клим вышел из полицейской управы на улицу с ощущением, будто его оправдали и выпустили на свободу.

Только настроение все равно ухудшилось по сравнению с утренним. Уже исчез эффект новизны. Развеялась эйфория от приезда не только в новый город или на новое место, а в действительно иной мир. Сейчас чувствовал себя побежденным. Представил себя в каменном мешке, из которого нет выхода. Незнакомое, но интересное за несколько часов стало чужим, враждебным. Город победил его, погрузив в свои обычаи, языковое разнообразие, предложив иные, не менее суровые законы бытия.

Ведь дело даже не в наглой смерти Евгения Сойки — единственного знакомого Климу человека, на чьи советы он собирался опираться поначалу. В письме адвокат писал, что по приезде младший коллега может пожить у него, пока не встанет на ноги. Обещал поддержку. Намекнул: помощник нужен и во Львове. Поэтому Кошевой сможет освоиться на новом месте и в новой стране, впоследствии — еще и начать, как планировалось, собственную практику.

Однако знакомства и опыт — наживное. Убийство Сойки — трагическое стечение обстоятельств, но вследствие этого Клим остался без крыши на головой. И, что самое главное, без денег, а значит — без всяких возможностей арендовать угол.

О возвращении обратно в Киев не могло быть и речи. Не арестуют сразу. Но проблемы все равно будут, и не только они. «Волчий билет» выписан, поэтому в лучшем случае придется наниматься дворником или грузчиком, в худшем — выезжать далеко в Сибирь, в ссылку, под полицейский надзор. Почему-то Кошевому казалось, что его таки отправят в холодные края: так можно гордо отчитаться об успешной борьбе с неблагонадежными элементами.

Нет, возвращение исключено. По крайней мере — в ближайшие годы.