Адвокат с Лычаковской

Говоря, мужчина глотал букву "р". Не картавил грубо, словно железом по наждаку, но и не так мягко, будто колокольчик звенит. Просто не произносил. Природа не дала ему от рождения такой возможности. Поэтому фамилия надзирателя прозвучало как «Заемба», доказав при этом Климу: его сосед по камере в полицейском участке совсем не новичок. Знать, как зовут тюремщика, может только опытный уголовник.

— Куда спешите, пан Шацкий? — равнодушно ответил надзиратель. — С вашим делом будут разбираться еще долго. Серьезная вещь, сами же знаете.

— А вы, пан Заремба, — вы разве не знаете Йозефа Шацкого! — воскликнул тот, и в голосе звучали нескрываемые нотки отчаяния. — Шацкого знает половина Львова…

— …другую Шацкий знает сам, — завершил полицейский, и Климу стало ясно: фраза эта ему так же знакома и даже приелась. — Только что я могу сделать? Есть среди нас люди, о которых порой узнаешь такое, от чего волосы встают дыбом. Знаете, сколько такого народа проходило хотя бы через эту камеру?

— Шацкого это не касается! — разорялся тот, в пылу отодвинув Клима, как будто он был стулом или другим элементом меблировки. — Я был без потайного дна и остаюсь таким до конца своей жизни! Мне это нравится! Мне так очень комфортно жить! Моя пани Шацкая время от времени закидывает: с тобой, Йозеф, неинтересно, был бы ты у меня здоров! Ты не умеешь дарить сюрпризы! Всегда известно, что подаришь на именины, где купишь, у кого купишь, за сколько купишь и как долго торгуешься при этом! Разве я похож на того, кто вынашивает недобрые замыслы? Пан Заремба…

— Да замолчали бы вы, пане Шацкий! — рявкнул надзиратель. — Я и сам вас очень хорошо знаю! А еще лучше вас знает ротовая полость моей старшей сестры! Она мне уже не первый год доказывает — вы мошенник, а не зубной лекарь.

— Бог с вами, пан Заремба! Если бы я был мошенником, разве бы ваша старшая сестра столько лет была моей постоянной и любимой пациенткой?

Теперь уже полицейский шагнул за порог камеры. У Клима сложилось впечатление: тут происходит нечто подобное семейной сцене, и он этим двум мешает. Так и хотелось спросить вроде между прочим: "Панове, может, я бы так, пошел себе?"

Тем временем надзиратель уже навис над своим визави:

— Если бы наша семья имела другие финансовые возможности, пане Шацкий, моя сестра, так же как моя жена и мои дети, давно бы забыли дорогу к вашему кабинету! Но пока из всех зубников Львова нам по карману только вы.

— Чем же вы недовольны, пане Заремба? Придумали новую рекламацию?

— Нет, та же рекламация! — Полицейский заметно накручивал себя. — Моя сестра не успевает вылечить у вас один зуб, как через месяц уже нужно идти лечить другой! Мы стараемся ограничить количество визитов к вам хотя бы четырьмя в год. Но потом приходится заново платить за лечение тех зубов, которые вы уже один раз приводили в порядок! Вы умышленно так делаете, пане Шацкий! Вы очень, очень хитрый человек! — Заремба протянул руку, помахал пальцем перед лицом арестанта. — Имеете знания и умение, чтобы привести в порядок рот моей сестры! Не говоря уже о моей жене! И что! Вы делаете все, чтобы наша семья оставалась вашими пациентами до скончания века! А пойти к другому лекарю мы не способны! Потому что те просят за ту же процедуру значительно больше! Поэтому не говорите мне больше ничего, пане Шацкий! Я не удивлюсь, когда все, в чем вас обвиняют, таки окажется правдой.

Шацкий хотел сказать что-то в ответ. Но надзиратель не слушал — злобно зыркнул на прощание и ушел, оставив новых сокамерников наедине.

Ключ еще поворачивался снаружи, закрывая замок, а Йозеф уже дергал Кошевого за рукав:

— Нет, вы слышали? Уважаемый, вы видели где-то еще такого пещерного невежду, как этот пан из полиции? Хотел бы я знать фамилию того кабана, который надоумил его: дескать, зубы можно вылечить раз и навсегда! Такого не может позволить себе даже пан светлейший император! Уже не вспоминаю про Папу Римского, хоть наша семья и посещает синагогу, а не костел. Когда уж на то пошло — раввины тоже мучаются зубами и время от времени лечат их. Никто еще не смог вылечить все свои зубы раз и навсегда! Их у всякого человека тридцать два. Не удивительно, что, когда закрыли дыру в одном, через какое-то время может заболеть другой, совсем в противоположном углу. Поэтому я и стал зубным лекарем, а не хирургом.

Вот тебе и опытный уголовник…

— Поэтому — что? — переспросил Клим, чтобы поддержать разговор, ведь Шацкий сейчас обращался к нему и, наверное, ждал чего-то в ответ.

— Зубы, шановний, зубы! Если я удалю больному воспаленную слепую кишку, у него больше не будет аппендикса. Он поправится и никогда уже с этой болезнью ко мне не придет. Зубов же у человека тридцать два. Много работы. Кстати, хотите, открою секрет?

— Какой?

— Не страшный. Вам станет ясно, почему этот Франик Заремба ко мне секется. Из-за сестры.

— Я слышал. Он считает, что вы махлюете. Не до конца лечите ее зубы, чтобы был повод прийти еще.