Адепт не хуже прочих

Не хватало какой-то клятой малости. Тело сделалось обузой и неподъёмным якорем потянуло на самое дно, дух бился в нём запертой в садок рыбиной и никак не мог ни высвободиться, ни дотянуться до столь близкой и одновременно недоступной энергии.

К такому я оказался не готов!

Призраки подбирались всё ближе, так и сгинул бы в их круговерти, растворился в бескрайней белизне, когда б не злость и не атрибут. Я опомнился, совладал с растерянностью и превозмог страх, напитал ненавистью теплившийся где-то в глубине души огонёк.

Гори!

Стылость сгинула под натиском лютого жара, тишину разметал рёв пламени, белёсая муть астрала разом вскипела, а дух воссиял, и тотчас меня выдернули из купели, выволокли за пределы погасших линий пентакля, бросили на каменный пол.

— С возвращением, адепт! — услышал я, скорчившись на мраморной плите с бешено колотящимся сердцем, клацающими зубами и сведёнными судорогой мышцами, при этом — совершенно сухой.

Накатила волна невероятного облегчения, я переборол дрожь, собрался с силами и поднялся на ноги, растянул в беспечной улыбке губы.

Выгорело! Теперь я взаправдашний тайнознатец!

Маг и колдун!

Адепт!

Заруба нахмурил кустистые седые брови, глянул недобро и отчасти даже разочарованно, но цепляться не стал и указал в дальний конец зала.

— Иди!

Я развернулся, шагнул прочь, и тогда внутри будто что-то переломилось. Точнее — проклюнулось. В заполонившей меня белизне прорезались новые краски — нечто, таившееся до поры до времени в глубинах духа, взялось тянуть в себя силу, изменяться и расцветать. И оранжевого в этих красках не было вовсе, одна только боль.

Но я не завизжал, не повалился на пол и не забился в корчах — просто не мог себе такого позволить! — переборол жуткую резь и поспешил на выход.

Уйти, только бы уйти! Как с ринга в лодочном сарае!

Захваченная в купели белизна вскипела, её подкрасили чернота и пурпур, а оранжевое сияние небесной энергии перегорало и оборачивалось фиолетовой накипью. Мой дух начал расползаться, я постарался вернуть ему прежнюю целостность, но ровно пригоршню болотной грязи ухватил — чем яростней давил, тем сильнее она сочилась сквозь пальцы.

Как сумел выбраться из подвала — даже не знаю. В коридоре было не протолкнуться от новоявленных адептов, они весело гомонили и обнимались, но меня никто не задержал, только поэтому и смог доковылять до каморки Лучезара в приёмном покое. Там повалился на кровать, кое-как совладал с тошнотой и головокружением, обратился к внутреннему зрению.

«Нет ничего прилипчивей старого доброго проклятия», — сказал Первый, и это было воистину так.

Не удалось избавиться, не получилось выжечь!

Намертво въелись оба-два!

Я начал очищать ауру от фиолетово-чёрных и тёмно-пурпурных разводов, но мой дух бурлил, пылал и беспрестанно искажался, а вливавшееся извне оранжевое сияние подпитывало эти изменения и не позволяло их остановить. Пришлось обратиться к белому огню, так выручившему меня во время ритуала — я запалил его и нацелил в глубины духа.

Гори, чёрт бы вас всех подрал! Гори!

И — вспыхнуло! Я взялся выжигать бурлившую во мне белизну и выпаривать порчу, а попутно пытался разобраться с первопричиной своих бед. Метался в полубреду, хрипел, сипел и обливался потом, но в своих попытках всё же преуспел. Нащупал чужеродный сгусток, стиснул его волей!

И в тот же миг мне отвесили крепкую затрещину.

— Давай! — послышался знакомый голос. — Надо удавить этого недоноска, пока он не совладал с атрибутом!

Глава 12

Во мне пылало солнце. Прекрасное белое солнце, в глубинах которого извивалась фиолетово-чёрная с пурпурными переливами тварь. Требовалось во что бы то ни было избавиться от неё, да только на лицо легла подушка, и стало нечем дышать.

Черти драные! Нет!

Я прекратил впустую пережигать вливавшуюся в меня энергию и направил всю её в зерно атрибута. То переполнилось и взорвалось, выплеснуло своё содержимое, ударной волной вплавило его в дух. От невыносимой боли меня выгнуло так, что едва не высвободился, и на помощь душителю поспешил прийти сообщник. Он уселся мне на ноги и помешал вывернуться, а я не мог ни отшвырнуть убийц приказом, ни отмахнуться от них пламенем, поскольку дух продолжал изменяться и впитывать всю небесную силу до последней капли.

— Да не дёргайся ты, боярин недоделанный! — донеслось сквозь звон у ушах. — Сдохни уже! Сдохни, тварь!

Да вот ещё! Умирать я не собирался!

Только не сейчас!

Увы, сколько ни бился — всё без толку, лишь пуще прежнего надавили на лицо клятой подушкой, ещё и обжали ею голову — не отвернуться! Навалившийся всем телом душитель придавил к тюфяку и сковал движения, но пока я брыкался и дёргался, сумел высвободить правую руку. Замахнуться для удара не позволила неудобная поза, тогда уперся ладонью в прикроватную тумбочку и попытался столкнуть себя с койки. Безуспешно!

«Скальпель!» — озарением промелькнула в голове спасительная мысль, и я потянулся, спихнул на пол стопку исподнего, нашарил стальную рукоять! Пырнул вслепую и — попал! Овод взвизгнул и отпрянул от койки, следом отлетела подушка.

Вдох!