Адепт не хуже прочих

Наверное, наличие в числе воспитанников боярского отпрыска изрядно повышало престиж приюта, но лично мне на это было попросту начхать. Я вздёрнул нос, выпятил нижнюю челюсть и заявил:

— Всё уже решено! Это мой выбор и моё право!

Управляющий призвал было к благоразумию, но очень скоро убедился в тщетности своих увещеваний, сник и махнул рукой.

— Твоя жизнь, тебе её жить.

Приезд нового врача ожидался только на следующей седмице, а присланного на подмену внутреннего ученика школы Огненного репья разместили в гостевом флигеле, поэтому в бурсу меня переселять не стали, дозволив и дальше ночевать в комнатушке рядом с приёмным покоем. Памятуя о тёплых отношениях Лучезара с другими воспитанниками, я не только запер на все засовы входную дверь, но и вооружился самым длинным скальпелем из оставленных Граем в приюте, благо тот, отметив мой интерес к хирургическому инструменту, разрешил забрать его себе.

Полностью выкованный из заклятой стали скальпель с едва ли не игольчатым остриём оказался на диво острым, но даже наличие на прикроватной тумбочке столь серьёзного пера моей нервозности нисколько не уменьшило. Беспрестанно просыпался в холодном поту. То снилось, что в приёмный покой ломятся обозлённые перестарки, то ночным кошмаром заявлялся заточённый в подземелье бес. Ну и Рыжуля пару раз пригрезилась. Это было хуже всего. Сам-то, дабы не рвать душу воспоминаниями, гнал от себя мысли и о девчонке, и о своём обещании её непременно отыскать, а тут — будто старая рана открылась.

А всё почему? Да просто в собственных силах уверен не был! Другие-то к ритуалу очищения годами готовились, а я их путь за пару месяцев прошёл. Ещё и от алхимических пилюль тошнило уже просто беспрестанно, последнюю порцию даже выкинул в мусорное ведро. Просто рассудил, что так и так вывернет, вот желудок и пожалел.

Выпускные испытания проводились с самого утра. Неофиты демонстрировали заявившимся на смотрины покупателям свою удаль и выучку, но усердствовали далеко не все выпускники, немалая их часть бесцельно слонялась по приюту в ожидании ритуала очищения. Одни уже получили перевод в ту или иную школу, другие вопреки призывам наставников не собирались продолжать обучение вовсе.

Я до упора просидел в приёмном покое, затем втёр в подстриженные под горшок волосы придавшую им серебристый оттенок мазь и вышел во двор. Начало потряхивать от ожидания, что вот-вот кто-нибудь подойдёт и затеет разговор, а я этого человека попросту не узнаю, но на руку сыграл препоганейший характер Лучезара: друзей и приятелей в приюте у него попросту не было, а затеять свару недоброжелателям мешало присутствие наставников.

Наравне с остальными я вытянул жребий и вместе со всеми спустился в подвал. Очередь двигалась чертовски медленно, и к тому времени, когда добрался до высоченных дверей с замысловатыми магическими печатями на обеих створках, нервы уже попросту звенели. Но вопреки всему шагнул в просторный круглый зал с высоко поднятой головой.

Вопреки всему? Черти драные, да я попросту подражал манере держаться Лучезара!

Внутри за широким столом расположились приютский управляющий, два его заместителя и приезжий священник.

— Лучезар, призываю вас одуматься! До добра это не доведёт!

Я ещё больше задрал нос и надменно бросил:

— Выбор сделан!

Управляющий вздохнул и оставил попытки меня отговорить.

— Твоё право, — махнул он рукой и объявил: — Лучезар из семьи Серебряного всполоха, младшей ветви рода Огненной длани!

Приткнувшийся за конторкой секретарь взялся скрипеть пером, а меня направили в центр зала, где в кругу колонн оранжевым сиянием горели линии и окружность пентакля. В самом его центре обнаружилась заглублённая в пол купель, ту заполоняло густое белое марево.

Наставник Заруба поглядел на меня безо всякой приязни.

— Прошу! — произнёс он с прекрасно уловимой издёвкой и сам первым шагнул внутрь колдовской фигуры.

Я надменно вскинул голову, переступил через сияющую линию и приблизился к уходившим в туман ступеням. Знал по рассказам Грая, что должен спуститься и окунуться в это непонятное нечто с головой, и всё же замешкался. В голове ворохнулось смутное воспоминание, но ухватить его помешал Заруба. Он вдруг подтолкнул в спину, и я не устоял на ногах, ухнул в странное марево словно в бездонную пучину, завис в ней муравьём в смоле или вмёрзшей в лёд рыбиной, зашёлся в безмолвном крике, не в силах вытолкнуть из себя ни звука. Белизна, тишина и стылость легко проникли в душу и заморозили саму мою суть, поставили на грань между жизнью и смертью, а затем на краткий миг или на всю клятую вечность утянули за край бытия.

«Астрал! — разметала противоестественное спокойствие шальная догадка. — Это тот драный астрал, о котором толковал Горан Осьмой!»

Белее белого, белее даже самой смерти!

А где астрал, там и духи. Это их стихия, их вотчина! И да — они были здесь. Закружили хоровод, потянули дальше и глубже, откуда ещё не вернулся никто и никогда.

Я попытался отгородиться от едва различимых теней отторжением, но приказ попросту не сработал. Воспламенение — тоже!