Ада, или Отрада

Этот контретанъ – шутливый термин Марины для всякой неожиданности, не обязательно неприятной – обрадовал Вана несказанно. В тот год он почти не видел отца. Он любил его с радостным почитанием, в детстве боготворил без оглядки, а ныне, в снисходительные и более осведомленные годы своей юности, питал к нему чувство нерушимого уважения. Еще позже к любви и почтению прибавилась струя отвращения (того же отвращения, которое он испытывал по отношению к собственному распутству); вместе с тем, чем взрослее становился Ван, тем тверже сознавал, что отдаст жизнь за отца – не колеблясь, гордо и счастливо, при любых мыслимых обстоятельствах. Когда в конце 90-х годов девятнадцатого века, впав в мизерабельное старческое слабоумие, Марина взяла привычку путано и без конца рассказывать о «преступлениях» мертвого Демона, уснащая свои россказни шокирующими и грязными подробностями, Ван лишь испытывал жалость и к ней, и к нему, но его равнодушие к Марине и обожание отца оставались неизменными, сохранившись и по сей день, в хронологически невероятные шестидесятые годы двадцатого века. Никакой проклятый любитель обобщений, с грошовым умом и сморщенным как сушеная фига сердцем, не смог бы объяснить (и вот мое сладчайшее отмщение, упрямые хулители дела моей жизни!) индивидуальные пристрастия, нашедшие свое проявление в такого рода и в подобных вещах. А без таких пристрастий нет ни искусства, ни гения, скажу это в последний раз, кляня всех олухов и холуев на свете.

Часто ли Демон наведывался в Ардис в эти годы? 23 апреля 1884, когда был предложен, продуман и предрешен первый летний приезд Вана. Дважды летом 1885 года, когда Ван бродил по горам в Западных штатах, а дочки Вина путешествовали по Европе. Обед в июне или июле 1886 года (а где был Ван?). Несколько дней в мае 1887 (Ада ботанизировала с одной немецкой дамой в Эстотии или Калифорнии, а Ван распутничал в Чузе).

Воспользовавшись отсутствием Ларивьерши и Люсетты, Ван вволю поразвлекся с Адой в удобной детской, где и услышал низкое урчание отцовского автомобиля. Он выглянул в первое попавшееся окно, из которого не было видно подъездной аллеи, и стремглав бросился вниз по лестнице – жжение в скользящей по перилам ладони весело напомнило ему схожие случаи в детстве. В холле никого не было. Демон вошел в дом через боковую галерею и уже восседал в залитой солнцем, мерцающей повисшими в воздухе пылинками музыкальной гостиной, протирая монокль специальной замшинкой в ожидании предобеденных «бредней» (старая шутка). Волосы выкрашены в цвет вороного крыла, и белые, как у борзой, зубы. Его гладкое лоснящееся загорелое лицо с аккуратно подстриженными черными усами и влажными карими глазами сияло, излучая любовь, на которую Ван отвечал взаимностью и которую оба тщетно старались завуалировать привычной шутливостью.

«Привет, папа».

«А, привет, Ван».

Très Américain. Школьный двор. Вот он хлопнул дверцей автомобиля, вот идет по снегу. Всегда в перчатках и всегда без пальто. Не хочешь ли заглянуть в «ванную», отец? Моя страна, моя милая страна.

«Не хочешь ли заглянуть в “ванную”?» – спросил Ван, подмигивая.

«Нет, благодарю. Я принял ванну этим утром». Быстрый вздох сознания того, как летит время: он тоже помнил каждую деталь тех обедов в Риверлейне, на которые приглашались отцы учеников, – незамедлительное и почтительное предложение посетить ватерклозет, который они называли ванной, радушие наставников, отвратительная снедь, какое-то жирное крошево, Боже, храни Америку, краснеющие мальчуганы, хамоватые отцы, все эти титулованные английские и греческие шишки, обсуждающие яхты, доходы, охоту и барбекю на Багамудах. Могу ли я незаметно переложить сие изысканное синтетическое кушанье в розовом желе на твою тарелку, сын мой? «Как, тебе не по вкусу, папа?» (изображая страшную обиду). Боже, храни их бедные маленькие американские рецепторы.

«У твоего нового автомобиля отменный тембр», сказал Ван.

«Не правда ли? Верно. (Спросить Вана об этой горнишонке – русско-французский сленг последнего разбора, означающий хорошенькую камеристочку.) А как ты поживаешь, мой мальчик? В последний раз мы виделись в день твоего возвращения из Чуза. Мы попусту тратим жизнь в разлуке! Игрушки в руках судьбы! Ах, давай проведем месяц в Париже или Лондоне перед началом осеннего семестра!»

Демон сбросил монокль и вытер глаза модным платком с кружевными краями, вынув его из нагрудного кармана смокинга. Его слезные железы действовали безотказно, если только подлинное горе не заставляло его держать себя в руках.

«Ты выглядишь чертовски хорошо, папа. Особенно с этим свежим oeillet в петлице. Похоже, в последнее время ты редко бывал в Манхэттене – тон твоей кожи скорее манильский».

Страсть к домодельным каламбурам у Винов в венах.